На радостях, вдобавок подогретые винными парами, они бросились за ним:
— Француз! — прозвучало как обнаружение мишени.
Местный житель бросился наутек, думая, что его преследуют грабители.
— Васька! Заходи с боку! Отсекай ему дорогу! — слышалось на ночных улицах города.
Опытный десантник Васька, срезав путь по кустам какого-то частного садика, вышел в лоб перепуганному французу.
Тот стоял, дрожа и приготовившись к худшему.
Друзья приосанились, напрягли свою память:
— Parlez-vous français? Говорите Вы по-французски»? — выдохнул Васек главную фразу.
— Oui! Oui! — с надеждой закивал головой француз.
— Pourquoi? — задал «азилянт» второй вопрос.
Местный житель едва не лишился сознания…
Виктор Одинцов отказал в анализе молодому дарованию не по своей капризной прихоти. Во время обдумывания ходов четырнадцатилетний пацан шатал стол, дергаясь всем телом, грыз ручку, заглядывал в бланк соперника, вытянув шею, что-то бормотал про себя. Словом, как бы невзначай мешал Одинцову думать.
Он не знал, что подобная тактика придает обозленному русскому дополнительные стимулы.
И Виктор блестяще провел партию, как, впрочем, и все предыдущие семь поединков Paris ореп.
Перед последним, девятым туром у него было 7 очков, и он находился в большой группе лидеров. Каждый раз, начиная игру, Виктор смотрел по сторонам, выискивая глазами Симону.
Но она не появлялась в огромном зале, арендованном организаторами в здании рядом с парижским аквапаркам.
Последний тур.
Решающая партия.
Ставка — четыре тысячи долларов. Первый приз. Который может получить Одинцов, если выиграет в 9-м туре.
— Мы все придем за тебя поболеть! — пообещал Жорж, сидя дома за кухонным столом. Он курил свои любимые «Ротманс», бегло просматривая английский журнал, посвященный программированию.
— Трудная это вещь? — кивнул на издание Виктор.
— Нет, в принципе — не очень, — улыбнулсяЖорж, бросив свой обычный взгляд поверх очков, — я могу тебя научить программированию… а лучше бы Симона это сделала.
И хитро рассмеялся, толкнув локтем в бок Одинцова.
Тот, стараясь быть невозмутимым, спросил:
— А где она? Что-то давненько не видел…
— Много работы сейчас, — Жорж лукаво смотрел на игрока, — но завтра обещала прийти вместе с нами. Мы созванивались накануне.
Международный мастер Жак Гийон сделал первый ход в партии с Виктором Одинцовым и потянулся к чашке кофе, стоящей на краю столика.
Ответ Одинцова.
Снова ход.
Ответ.
— О… русская партия, — чуть слышно произнес француз и, улыбнувшись, посмотрел на противника.
Виктор невозмутимо сидел, не сводя глаз с доски.
Игра была в самом разгаре, когда в зале появились Жорж, Евгеньич, Патрик, Матильда и Симона.
Виктор перехватил инициативу и с каждым ходом приближался к победе в партии и во всем турнире.
Заметив дорогие его сердцу черты, он заволновался.
Встал, поздоровался со всеми, но не стал разговаривать, углубившись в положение на доске.
Шахматные варианты наскакивали в его голове на мысли о Симоне. Он прилагал чудовищные усилия, чтобы полностью сосредоточиться на позиции, но сделать это не удавалось.
Время побежало быстрее обычного. Одинцов не замечал, что стрелки его часов угрожающе придвинулись к критическому рубежу.
Люди стояли возле канатного барьера и напряженно следили за игрой. Наконец, Одинцов сделал фантастический по силе ход, и Жак Гийон понял, что спасти его может только чудо.
Он старался не смотреть на часы, чтобы не привлекать внимание русского к циферблату.
Послышался легкий шум среди зрителей, судьи зашикали на толпу. Виктор, словно очнувшись, взглянул на циферблат и, словно ужаленный подпрыгнул на стуле.
Опять цейтнот!
Меньше трех минут на двадцать ходов!
Француз явно играл на время. Согласно правилам, Виктор бросил запись, и делал быстрые прочерки на своем бланке. Спустя две минуты он вообще бросил ручку на стол.
Через каждые 3–4 хода Виктор вытягивал шею, стараясь увидеть правильное количество сделанных ходов на листке соперника.
Жак Гийон вначале специально закрывал свой бланк рукой, но потом почему-то даже придвинул свои записи поближе к Одинцову.
Всё!
Сорок ходов сделано!
Контроль пройден, и теперь можно отдышаться.
Виктор с облегчением откинулся на спинку стула. Позиция противника дымилась, словно Кенигсберг после бомбардировки в апреле 45-го.
— Время! — послышался возглас судьи.
Виктор улыбнулся:
— Контроль пройден, я сделал 40-й ход.
— Сейчас проверим! — хладнокровно парировал француз.
Внутри Одинцова все похолодело. Он дал себе слово, что никаких шансов «смухлевать» судьям сегодня не предоставит.
Неужели???
Судья взял бланки противников и пошел к другому столику. Там он ход за ходом разыграл партию с начала и до конца.
Виктор напряженно смотрел на доску. Потам перевел взгляд на Симону. Она стояла, закусив губы, и не отводила встревоженных глаз от Одинцова.
Ну? Ну?
— Вы просрочили время, — с заметной усмешкой проговорил судья, — оформляйте бланки.
— Как?? — Виктор навис над судейским столиком.
— Жан Гийон записал один ход дважды. Поэтому их сделано 39, а не 40. Флажок упал на Ваших часах, значит, он выиграл.
Одинцов перевел взгляд на Гийона. Тот невозмутимо пил кофе, закусывая сэндвичем.
У Виктора появилось огромное желание заехать в эту довольную морду, да так, чтобы тот опрокинулся назад вместе со стулом, столиком, фигурами, сэндвичем, кофе и своими подловатыми мозгами. Одинцов не выиграл ни франка!
Поражение отбросило далеко за черту первой десятки — большое количество игроков, «накатив» на финише, обошли его на пол-очка.