— Похвально. Патриотично. И все — на свои деньги? Тебе не жаль их? А родственники Серова что? Им же все равно, никто из них даже не обратился к нам.
— Да, на свои. Я заработал в последнее время достаточно…
— Ах да! — воскликнула Женевьева. — Поздравляю, кстати, тебя! Ты уже гроссмейстер! Как быстро…
— Спасибо, дай мне адрес жены Алексея.
— Зачем?
— Так мне не выдадут тело по закону. Должен близкий родственник приехать за ним.
— Совершенно верно, — бесстрастно проговорила француженка, — только после нашего горячего свидания завтра вечером.
Симона стиснула зубы, чтобы не выругаться. Экран ноутбука исправно выдавал картинку из кабинета начальницы тюрьмы, записывая происходящее на видеопрограмму компьютера.
— Зачем всё это надо? — нервно воскликнул Одинцов. — Я же не люблю тебя!
— Это не имеет значения! — парировала Женевьева. — Зато я хочу этого! И привыкла добиваться своей цели! Будет величайшей глупостью с твоей стороны вновь не воспользоваться столь заманчивым предложением… А? И, довольная произведенным эффектом, француженка откинулась на кресле, высоко заложив ногу за ногу, обнажив ажурные чулки.
Взгляд Одинцова замер.
Под черной юбкой Женевьевы трусиков не было. И темный разрезик методу ног, с аккуратной тонкой полоской волос, как магнитом притягивал мужской взгляд.
Задняя дверь «Ауди» с треском захлопнулась, выпустив разъяренную Симону. Проходившая мимо пожилая супружеская чета с беспокойным недоумением уставилась на раскрасневшееся лицо девушки.
Та нервно ходила вокруг автомобиля, что-то приговаривая сквозь стиснутые зубы…
Ноутбук продолжал исправно записывать происходящее в сотне метров за толстыми стенами тюрьмы.
Француженка держала эффектную паузу.
Она, словно нарочно дразнила мужчину, медленно сползая к краю дивана, отчего ее колени приподнимались все выше.
Виктор встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.
«Я знал, что она просто так не станет мне помогать, и предвидел ее поползновения. Но чтобы так откровенно! Недаром Лёха говорил, что по тюрьме ходили о ней странные слухи… Что делать?? Встать и уйти? Тогда она обозлиться, станет вставлять палки в колеса. А, может…прямо здесь её…?»
Виктор внезапно почувствовал прилив желания. Женщина эффектно сыграла на вековых мужских инстинктах. Низ ее живота, красивые тонкие ноги, возбужденный чувственный рот тянули к себе, призывали, ждали извечного отклика самца.
Однако уши француженки в следующую секунду услышали такую неожиданную фразу, что Женевьева в первую секунду отказалась поверить им и переспросила, широко открыв глаза:
— Что? Что ты сказал???
— Давай сыграем в шахматишки, я вслепую, — добродушно повторил Виктор, — кто проигрывает, исполняет желание противника.
Цвет оливковых глаз мгновенно поменялся на черный. Она резко опустила ноги и поднялась с дивана.
— Я всегда думала, что вы, игроки — слегка прибабахнутые люди! Но теперь убеждаюсь, что не слегка. А очень сильно! — выпалила Женевьева.
— Ну, значит ты права, — развел руками Виктор, — что с нас взять, убогих?
Симона прыснула так громко, что пара голубей, тихо ворковавших возле дверцы машины, испуганно взлетела вверх.
Женевьева минуту собиралась с мыслями, потом, прищурив глаза, зловеще проговорила:
— Хорошо. Я согласна. Только, как мне кажется, ты переоцениваешь свои силы. Не такой я уж слабый игрок, чтобы ты легко выиграл вслепую. Помнится, в сеансе тебе это удалось с большим трудом.
— Я знаю. Но люблю рисковать, — пожал плечами Одинцов, — так, я полагаю, будет честнее…
Женевьева прошла с дивана в свое кресло, достала из ящика стола комплект со стаунтоновскими фигурами, и, расставляя их на доске, скомандовала:
— Ложись на диван ногами от меня, чтобы не видел позицию! Сейчас проверим еще раз, какая у тебя хорошая память!
— Конечно, — смиренно ответил бывший заключенный, — только можно мне выйти перед игрой в туалет?
— Пожалуйста! — и Женевьева указала рукой на отдельный вход в другую комнату кабинета. — Там!
Через несколько минут Одинцов вернулся и лег на диван, заложив руки за голову.
— Начинай! — весело предложил он женщине.
— Е два — е четыре! — в голосе француженки звенел металл.
— Е семь — е шесть, — тихо проговорила в наушниках Симона.
Спустя полтора часа она заливисто хохотала, едва успевая подсказывать Виктору правильное направление по запутанным развязкам парижских пригородов.
— А как она смахнула шахматы с доски! Фигуры аж до окна долетели!
— Женщины, особенно властные, страшны в гневе! — бесстрастно отвечал Одинцов, выкручивая руль.
— Нет, но ты смотри, как она умело соблазняла тебя! — подтрунивала Симона. — Мне понравилось, высший класс!
— Ага. Все то ты видела, проказница! — смеющиеся глаза Виктора блеснули озорством. — А вот если бы я… эээ…
— Уступил ее просьбам? — повернулась девушка к спутнику.
— Да.
— Тогда бы ты сейчас шел пешком с разбитой рацией в кармане! — сердито ответила красавица.
Внезапно Виктор припарковал машину к обочине и, включив огни аварийной остановки, порывисто обнял девушку за плечи и поцеловал ее мягкие губы…
Одинцов летел в Москву.
На Родине накопилось много дел. Быстрый взлет к гроссмейстерскому званию сразу заинтересовал шахматных функционеров страны, и они забросали факсами Жоржа Гиршманна.
— Упустили они тебя! Почему-то забеспокоились! — посмеивался довольный президент клуба.
— Да, забеспокоились потому, что хотят что-то поиметь для себя. Я же призы беру в турнирах, а как гражданин своей страны должен отрапортовать и налоги заплатить по законам.
— Какие сейчас у вас законы! — махнул рукой Жорж — Стадия первичного накопления капитала, везде хаос и главенство бандитской силы!
В записной книжке Одинцова был заветный адрес Алексея Серова. Он знал, что по рассказам Лёхи жена давно отказалась от него, но неизвестно еще — официально она разведена или штамп в паспорте остался.
На ее имя Виктор выпросил у хозяина клуба официальное приглашение во Францию.
Но больше всего тяготила Одинцова тоска по родному человечку — дочери.
Его провожала Симона.
Они стояли у эскалатора, увозившего вверх зарегистрированных пассажиров рейса Париж — Москва.
Все слова были лишними — они видели в глазах друг друга, что расставание причиняет их душам щемящее чувство грусти.