— В смысле — работает со скоростью печатного станка? — засмеялся Одинцов.
— Еле отвязалась! Говорил, что от благожелательного отношения прессы в его неповторимом лице зависит твое шахматное будущее.
— Ну ну. Как только тиснет что хорошее, сразу силы возьмутся и вдохновение прилетит!
— Каждый считает, что его работа — самая важная.
— Не люблю этих околошахматных жучков! Так крутятся возле игроков, отпихивая локтями друг друга, — смотреть противно! Все припасть к корыту хотят, похрюкать, почавкать, взносы собирают, фондов насоздавали, только плати! Тьфу!
Виктор Одинцов вышел из редакции, что находилась недалеко от Арбата, и облегченно вдохнул грудью весенний воздух. Он не понимал настроения Алика Сношаля. Тот под маской деланного добродушного гостеприимства не мог скрыть проскальзывающей к собеседнику ненависти, зависти и злобы. Отдельные вопросы, с «подковыркой», с двойным, а то и тройным «дном» задавались самым доброжелательным тоном. Виктор не знал, что буквально накануне, два дня назад, в ресторане гостиницы «Россия» произошел следующий диалог Симоны с нестареющим Шуриком.
— О! Какая встреча! Надеюсь, за Вашим столом свободно? — девушка повернулась вправо, усмехнулась: Сношаль, старательно втягивая вовнутрь солидный животик, галантно наклонил неумолимо лысеющую голову.
— Да, пожалуйста, — ответила красавица.
Алик плюхнулся на стул рядом с предметом вожделения, ароматно пахнув дорогим одеколоном.
— Как приятно встретить здесь такую красивую девушку, и, причем одну, — сладко улыбнулся журналист.
— Спасибо за комплимент.
— Простите, позвольте полюбопытствовать: Вы живете в России, в Москве?
— Нет, я приехала с Виктором из Парижа.
— О! Париж! Сколько раз я там был! Но такой красавицы, как Вы, не видел, честное слово!
— Может быть, невнимательно смотрели? — улыбнулась девушка.
— Нет, что Вы! Я знаю, что говорю — поверьте мне!
— Почему я должна Вам верить?
Шурик придвинулся поближе к собеседнице и настроил на лице проникновенно-многозначительное выражение:
— Вы еще молоды и не знаете жизни. А я многое повидал на своем веку. Сколько женских образов калейдоскопом прошло у меня перед глазами! Но, только, увидев ваши глаза, я понял — вот она та, настоящая, к которой я стремился все годы, которую искал всю жизнь!
Симона почувствовала, как потная мужская ладонь липко легла на ее кисть.
Она резко выдернула руку.
— В Вас столько экспрессии! Вы непосредственны, чувственны, свободны, словно горная лань! Я был бы счастлив соединить наши темпераменты в один бурный вулкан! Который мог бы проснуться после такой долгой спячки и выплеснуть в небо свою затаенную энергию!
— Скажите, а конфуз — тоже емкое русское слово? — невозмутимо спросила девушка.
Шурик Сношаль дернул головой, словно проглотил большую рыбную кость и побагровел.
Удар, нанесенный Симоной, попал точно в цель.
Дело в том, что накануне Виктор Одинцов поведал ей небольшую историю, освещенную на страницах конкурирующего параллельного шахматного издания.
В ней один весьма остроумный журналист высмеял апломб и безграмотность Алика. Тот, находясь в очередной из многочисленных зарубежных командировок, написал по горячим следам: «Они (гроссмейстеры) были в том состоянии духа, характеризующимся емким русским словом кураж».
К тому же автор статьи недвусмысленно намекал о главной причине постоянных вояжей Сношаля за «кордон»: стукач КГБ.
Симона положила деньги на маленький поднос, принесенный официантом, и поднялась из-за стола.
Алик молча хватал ртом воздух, насыщенный ароматными запахами еды.
— Вы не стесняйтесь, обратитесь к специалистам по французскому языку, они растолкуют значение слова «конфуз». И сюда еще подходит «попасть впросак». Вы о значении слова «просак» в курсе? Узнайте, не ленитесь. Кстати, правильно писать это выражение нужно отдельно. «В (Симона сделала паузу) — просак». Слою, обозначающее одну точку на женском теле. И если будете освещать Ваши поползновения в отношении подруги шахматиста Одинцова, не забудьте упомянуть… Аревуар!
И девушка быстро вышла из ресторана, спиною ощущая взгляд, полный злобной ненависти.
Женевьева задумчиво курила тонкую длинную сигарету, просматривая свежий журнал, доставленный юрким хозяйчиком книжного магазина. Она внимательно изучала все материалы, касающиеся Виктора Одинцова.
И снова и снова спрашивала себя:
«Как? Почему я упустила такого мужчину? Привычное оружие: утонченный шантаж — сработало против меня. Недаром я столько читала о загадочной русской душе, он необычен, но, в общем — прост. Просчитать возможные последствия моих интриг не представлялось возможным. Это наши мужланы похожи друг на друга как две монеты в один франк.
А он — надо же, каким то образом сумел здесь записать на видео наш разговор! Как ему удалось так поставить скрытую камеру?»
И женщина до боли в ладонях сжала пальцы с длинными аккуратными ногтями, вспоминая сцену демонстрации пленки в своем кабинете.
…Одинцов сидел на кожаном диване, уже полчаса невозмутимо парируя все язвительные колкости начальницы тюрьмы в свой адрес.
— Ты необычайно хороша собой, я это признаю. Но… — он сделал паузу, — ты пойми, не все мужчины в этой жизни бросаются на женщину, едва та им намекает на возможность близости.
— Я не знала пока за свои прожитые годы такого мужчину. Ты первый, — волнующая дрожь внутри, которая Женевьева с трудом удерживала усилием воли, становилась все сильнее.
— Ну и хорошо. Каждый человек должен познавать неизведанное.
— Ты издеваешься надо мной? — оливки глаз сверкнули короткой молнией.
— Ничуть. Я пришел к тебе, как к юридическому лицу за помощью. В деле, о котором тебе давно известно. А ты сводишь разговор в другое русло — к постели. Мне она сейчас не нужна.
— Быть может, ты голубой? — усмехнулась женщина.
— Считай, как хочешь, — пожал плечами Виктор, — подпиши бумагу, пожалуйста!
— Нет, ты не голубой! Ты кретин! — разозлилась Женевьева.
— Пусть буду кретин. Подпись поставь, я прошу уже в десятый раз.
— Хоть в сотый! Я тебя тоже давно о чем-то просила! Меня никто так не унижал, как в ресторане с вашим дурацким названием «Балалайка»! Для моего жизненного понимания это было непостижимо!
— Да, для вашего французского — это точно, а для русского так очень нормально.
— Вы сумасшедшие, как и вся ваша страна! Строители коммунизма! Над вами весь мир смеялся!
— Давай, милая Женевьева, не будем путать глобальную мировую историю с личными проблемами. Ты подписываешь бумагу — разрешение на вывоз тела Серова, и мы расстаемся добрыми, хорошими друзьями…