– Но на этом месте, как я понимаю, позже встал монастырь? – заметил Мещерин, и они с Самородовым переглянулись: что-то подобное им приходилось когда-то слышать.
– Совершенно верно, – продолжал Александр Иосифович. – Поляк не сумел уже воспользоваться своим кладом. Хорошо, хоть не убили его тогда мадзеи. Иначе бы о кладе вообще больше никто никогда не узнал. Разбойники, схватив его наконец, вначале жестоко избили, а потом продали в рабство в Монголию. Через несколько лет ему удалось сбежать и перейти русскую границу. Но в России за ним числилось какое-то давнее преступление. Политическое к тому же. Поэтому, когда личность его была установлена, он отправился еще на многие годы в тюрьму. И на волю вышел только после восемьдесят первого года. Это был уже немощный, больной старик. Ни о каком кладе думать ему разумеется, уже не приходилось. Он только сумел добраться домой – не то в Люблин, не то в Радом, – разыскал там свою дочь, которую не видел с самого ее младенчества и которая сама уже была немолода – на четвертом десятке где-то, подробно рассказал ей обо всем и… вскоре умер.
– Значит, это она открыла тайну своего отца нашему дипломату в Вене? – догадался Самородов. – Но зачем? Она что же, не попыталась сама завладеть сокровищами, на которые у нее прав больше, чем у кого бы то ни было?
– Алексей, ну что вы! как вы рассуждаете! – удивился Александр Иосифович. – Как, по-вашему дама может добыть этот клад, не рискуя быть обобранной до нитки?! Естественно, она позаботилась найти надежных помощников, с которыми если и придется делиться, то лишь частью сокровищ.
– Так она все-таки получит какую-то долю в результате? – для чего-то поинтересовался Мещерин.
– Вот этого я знать не могу, – ответил Александр Иосифович. – Мне поручено лишь добыть эти сокровища и вывезти их в Россию. А уж как там с ними распорядятся – не мое дело. Нам с вами сейчас нужно думать о другом: государство ведет тяжелую, исключительно дорогостоящую войну, и сейчас важен каждый рубль, поступающий в казну. Потому что каждый дополнительный рубль – это жизнь одного солдата. Вы можете себе представить, сколько под этим монастырем лежит пушек, винтовок, пулеметов?! Если все это нам удастся пустить на нужды армии, мы спасем жизни тысячам наших солдат. И скорее одержим победу.
Мещерину и Самородову очень понравился такой ответ. Они оба искренне-уважительно посмотрели на Казаринова. Мещерин только спросил:
– Простите, Александр Иосифович, а почему именно вы этим занимаетесь?
Неожиданным такой вопрос для Казаринова отнюдь не оказался.
– Министр граф Ламсдорф мне вполне доверяет: я когда-то уже имел честь служить под его началом. Давать же столь секретное поручение кому-то из военных – например, штабу Маньчжурской армии – очень рискованно. Я от всей души уважаю Алексея Николаевича – это добрейший человек, – но тайны его штаба самым непостижимым образом до японцев доходят раньше, чем до наших командиров полков. Вот почему Ламсдорф решил не связываться с военными, а поручить дело какому-нибудь надежному человеку со стороны, – ответил Казаринов. – Однако, друзья, поспешим к нашему колодцу. – Александр Иосифович закончил приватные их переговоры. – Чего доброго удальцы-забайкальцы без нас докопаются до клада.
Казаки и правда за это время значительно углубились в землю. Но тревожиться за сокровища, как казалось Александру Иосифовичу, было еще рано. Прежде чем начать копать колодец в пагоде, он велел измерить глубину имеющегося колодца на дворе монастыря. До его дна оказалось все три сажени. Следовательно, и старый, засыпанный, должен быть где-то такой же глубины. Уровень воды в соседних колодцах обычно приблизительно одинаковый. И если рыть в час по аршину, как это выходило у казаков, то до клада можно было добраться в лучшем случае где-нибудь к вечеру. Так рассчитал Александр Иосифович.
Но когда он с двумя своими помощниками въезжал в монастырские ворота, а навстречу ему бросился урядник с криком: «Ваше высокородие! Ваше высокородие! Нашли!.. Там нашли!..», начальник отряда едва чувств не лишился от ужаса. У него только промелькнуло: все пропало! проклятые казаки! надо было не отходить от них.
Но оказалось, что урядник совсем не то имел в виду.
– Ваше высокородие! – доложил он. – Там уже был колодец! Мои орлы до старой кладки докопались! Теперь быстрее пойдет!
Александр Иосифович взглядом человека, избавившегося от смертных мук, посмотрел на Мещерина с Самородовым и впервые на их памяти перекрестился. Он немедленно направился в пагоду.
Казаки, как выяснилось, прокопали уже не меньше шести аршин.
– Молодцы, ребята! – похвалил их Казаринов. – Ну будет вам копать. Дайте другим поработать. Ступайте отдохните.
Дважды казачков просить идти отдыхать не требовалось.
– Что ж, приступим, – распорядился Александр Иосифович, когда все посторонние удалились из кумирни.
Он посветил факелом в вырытую казаками яму. Там в глубине, ниже уровня пола пагоды аршина на три, была видна старинная колодезная кладка.
– Все верно, – как-то по-новому глухо, невнятно, верно, сильно волнуясь, проговорил Казаринов. – Выше кладки и не должно быть: она вся разрушена взрывом.
Александр Иосифович велел Мещерину лезть вниз и продолжать копать. А Самородов должен был вытягивать наверх на веревке кадушку с землей. Сам же предводитель только нервно крутился вокруг ямы, подсвечивая Мещерину факелом. Наверное, глухой стук из его груди доходил и до Мещерина. А уж Самородов вполне отчетливо слышал, как рвется наружу сердечко господина Казаринова.
Так они трудились часа два. Мещерин с Самородовым за это время несколько раз менялись местами. Рядом с ямой выросла приличная горка земли вперемешку с камнями, очевидно, налетевшими когда-то в колодец от разрушенной кладки. Когда снизу раздавался лязг ударившейся о камень лопаты, – а раздавался он то и дело, – Александр Иосифович вздрагивал, насколько возможно пригибался к яме, опускал еще ниже факел и срывающимся, неверным, будто лихорадочным голосом спрашивал: что там? или: что это?! Но всякий раз слышал в ответ, что камень-де попался.
Но вот однажды, после очередного удара лопаты обо что-то твердое, на вопрос Казаринова о природе произведенного звука ответа не последовало. Александр Иосифович как будто понял, отчего внизу примолкли. Он рухнул на пол и, свесившись в колодец, совсем уже не владея чувствами, истерически прокричал:
– Что там?!.
– Кажется, есть… – раздался со дна глухой, похожий на стон голос Мещерина.
Александр Иосифович больше не мог произнести ни звука. Он только показал знаком Самородову, чтобы тот скорее поднимал кадку наверх.
Когда же кадка показалось на поверхности, Александр Иосифович бросился к ней и запустил внутрь дрожащую руку. Пальцы его коснулись какого-то холодного предмета неопределенной формы. Он вынул этот напоминающий камень предмет и поднес к нему поближе факел. Это оказалась статуэтка мутно-зеленого цвета.
– Нефритовый император… – прошептал Александр Иосифович.