Малый смутился, как-то виновато, будто прося не судить его строго, посмотрел на кого-то из своих и пробубнил:
– В деревне работы теперь нету…
– Работы нету?! Вы слышали! – оглянулась барыня на окружающих, как бы призывая их в свидетели высказанной собеседником нелепости. – Когда это в деревне работы не было! Я век в деревне прожила, и век часу праздного не знала! А ему работы нету! А в Москве есть работа тебе?! Что же ты тогда не работаешь, а по квартирам разбойничаешь, коли тут работы для тебя вдоволь?! Лодырям нигде работы нету!
И Капитолина Антоновна произнесла целую пламенную увещевательную речь в адрес непрошеных гостей. Она говорила им, что коли уж и справедливо почитать богатство злом, то сугубое зло добывать таковое разбоем или воровски. Какую же славу приобретут среди своих близких те, кто так поступает? Какую память они оставят о себе потомкам?
Когда Капитолина Антоновна говорила и поворачивалась то в одну, то в другую сторону, все дружинники, за исключением одного Мордера, немедленно опускали глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом. Впрочем, еще и Наташа не отводила глаз от бабушки, но только восхищенных, исполненных любви и гордости за нее.
– Не позорьте своих старух-матерей! – учила Капитолина Антоновна. – Идите подобру! И не буяньте больше! Примитесь за ум!
В этот момент из коридора послышался топот ног. В залу ворвался раскрасневшийся и задохнувшийся дружинник и выпалил:
– Приехал! Один!
Все боевики сразу засуетились, занервничали. Кто-то побежал в коридор. Кто-то припал к окнам.
– Заберите у него оружие! – крикнул Мордер вслед тем, кто выбежал из залы. – Обыщите!
Перед самым появлением Потиевского Александр Иосифович на всякий случай встал за спину какого-то боевика. И все равно, едва пристав вошел, он сразу же заметил своего тестя. Но отнюдь не подал вида. Дав Тане известные обещания относительно ее родителя, теперь Антон Николаевич не мог поступить как-нибудь так, чтобы помешать этим обещаниям быть исполненным. А обнаружить свое знакомство с ним в присутствии каких-то сомнительных лиц, с которыми – даже не известно толком – заодно ли Александр Иосифович или поневоле, означало именно осложнить исполнение обещанного.
Потиевский и Казаринов сколько-то смотрели друг на друга в упор. Причем Александр Иосифович мигом сообразил, что пристав ему в данном случае ничуть не страшен: объявить теперь, в этой аудитории, о его преступлениях – это, может быть, даже поспособствовать упрочению его реноме в глазах разбойной команды, и делать этого Потиевскому не было ни малейшего резона.
– Что здесь происходит? – спокойно спросил Потиевский.
– Вы рогожский пристав?! – как-то неуверенно произнес Мордер, очевидно, сильно волнуясь. – По приговору московского комитета вы приговариваетесь к расстрелянию! – нескладно закончил он уж совсем срывающимся фальцетом.
Потиевский ничего ему не ответил, – он даже не смотрел на этого, с его точки зрения, жулика. Пристав с едва заметною ироничною усмешкой в глазах и на губах глядел на тестя. Но Александр Иосифович теперь старался не встречаться с ним взглядом.
Тут опять заговорила Капитолина Антоновна.
– Это кто кого приговорил? – сурово спросила она Мордера. – Раньше в разбойники шли, чтобы жить без власти, без закона, а теперь стали разбойничать по закону?! по какому-то филькиному приговору суд вершить, молодец?!
Потиевский смекнул, что этак матушка сейчас окончательно выведет из себя бандитов, и они, пожалуй что, исполнят свой филькин приговор прямо здесь же, в доме.
– Maman, я провожу гостей, – сказал Антон Николаевич решительно, подсказывая, прежде всего, самим налетчикам, что готов с ними выйти для исполнения их приговора.
– Ступай проводи, – ответила Капитолина Антоновна, полагая, что ее стараниями, ее увещеваниями дело как будто разрешается миром.
Но тут какой-то боевик, что стоял у окна, вдруг завопил:
– Облава! Казаки!
В комнате раздался грохот. Потому что кто-то из боевиков в панике так рванулся бежать все равно куда, что сшиб стул и, запутавшись ногами, упал сам.
Побелевший Мордер выхватил наган.
– Своих привел?! – злобно прокричал он Потиевскому.
Пристав ничего не ответил и демонстративно отвернулся от него. Он мгновенно сообразил, что за ним следом приехало целое войско, потому что Таня, разумеется, обо всем рассказала его помощнику, едва за мужем закрылась дверь.
В это время с улицы донесся зычный, прямо-таки протодьяконский глас:
– Слушай! Дом окружен! Всем мятежникам, сложившим оружие, обещается жизнь! Выходи!
В зале наступила немая сцена. Все боевики оглянулись на Мордера: как он распорядится?! что придумает?! Но вожак их стоял, будто каменный, и, набычившись, лишь смотрел с лютою ненавистью на пристава и на его старуху-мать.
Безмолвие прервал какой-то немолодой дружинник:
– Сдаваться надо! Убьют всех! Вашвысокородие, – взволнованно сказал он Потиевскому, – сдаемся мы!
Пристав, хотя и нарочно старался не смотреть на Мордера, чтобы тот не подумал, будто он хотя бы взглядом вымаливает у него пощады, тем не менее многоопытный полицейский, как говорится, спиной чувствовал своего врага: все его еще не исполненные намерения, любое его еще не произведенное движение.
И когда Мордер вскинул руку с пистолетом, Потиевский, не столько увидев это, сколько почувствовав, рванулся прикрыть собою мать. Потому что Мордер действительно направил дуло прежде всего на Капитолину Антоновну. И все равно Антон Николаевич немного не успел: Мордер выстрелил, да, к счастью, промахнулся, – первая пуля угодила в окно, брызнув на улицу битым стеклом! Зато вторая пришлась уже в самого пристава.
Раздался пронзительный женский визг – это закричали сестры Антона Николаевича.
Даже и получив пулю, Потиевский так и не доставил удовольствия стрелявшему: не задел его ни краем глаза, до конца не признавая в нем предмета, достойного его внимания. Последним порывом Антона Николаевича было взглянуть на Капитолину Антоновну, но матушка находилась у него за спиной, а повернуться к ней у Потиевского уже не хватило сил – он рухнул на пол.
Выстрелить в ненавистную старую барыню у Мордера так и не получилось: кто-то из боевиков кинулся к нему, схватил его за руку и поднял ее вверх так, что наган пришелся дулом в потолок и опасности уже не представлял. И все-таки Мордер еще успел выстрелить, разбив потолок и обдав брызгами штукатурки и пыли всех сгрудившихся вокруг. Тотчас на него прыгнули еще кто-то из своих – повалили, отняли наган и заломили руки.
– Выдадим жида! – прокричал пожилой дружинник, окончательно определив отношение боевиков к своему вожаку. – А с нас спрос малый! Они мутят всех! – Он, хоронясь на всякий случай за стенку, выкрикнул в разбитое окно: – Сдаемся! Не стреляйте! Сдаемся! – И в подтверждение своих слов выбросил на снег наган.