Лучше дать ребенку вдоволь набегаться по лужам, чем травить его окриками запрета. Обычное возражение, обоснованное боязнью простуды, легко снимается еще более простым соображением: иногда лучше немного простудиться и полежать в постели, чем всю жизнь носить в себе шрамы родительских понуканий и окриков. Последние или приведут к истеричности характера, или закалят в ребенке способность вообще никак не реагировать на наши замечания, а потом и на позитивную критику других людей. Еще не известно, что страшней – легкая детская простуда или черствость души.
Высказанная угроза в замечании с условием («если не соберешь игрушки, то на ночь не будет тебе книжки сказок») не может не быть реализована, если условие свершилось. Иначе слова взрослого воспитателя теряют для ребенка любую значимость. Но иногда ребенка можно и простить – если ребенок видит, что прощение тебе дается с видимым трудом и в следующий раз его можно не получить.
В чужую жизнь без спроса вмешиваться запрещается. Следствие: лишний раз не вмешиваемся в споры и игры детей. Они помирятся или придут к консенсусу, а мы рискуем остаться с кем-нибудь из них в конфронтации. По той же причине не следует бежать к родителям ребенка, который поссорился с нашим чадом. В детские споры вступаем на правах третейских судей, если нас к тому приглашают обе стороны. (Повторяем, случай защиты слабого от посягательств сильного является не моментом воспитания и поэтому здесь не рассматривается.) В чужие игры вступаем, если уверены, что наше участие приведет к общей радости. В противном случае стоим у бровки поля и старательно просим дать и нам возможность побегать с мячом по весенней травке…
Можно еще выписать сорок четыре необходимых правила и сто следствий из них, но, кажется, главное их свойство усвоено.
Сказано: «тот, кто жалеет палку (розгу, ремень) для своего ребенка, тот ненавидит своего ребенка. И наоборот: кто не жалеет палку для своего ребенка, тот его любит».
Отсюда следует простой вывод: никогда детей не бить, если битье всего лишь доказывает несостоятельность тебя как воспитателя. Ребенка можно в редком случае наказать показным ударом, если переживаешь с ним этот удар в не меньшей степени, чем он.
И никогда не бить в гневе! Вообще надо взять себе за правило: или никогда ни на кого не гневаться, или – если уж такова твоя природа – никогда не предпринимать никаких действий пока гнев не прошел. Причина в том, что гнев «отключает» осознание реальности, как говорят: гнев застит глаза. Это единственное качество, у которого нет «золотой середины». Чистое чувство гнева нельзя использовать. Его в некоторых случаях можно имитировать. Потому что дети, как все люди, но только в большей степени, боятся исполнения угрозы.
Как используется гнев? Когда все аргументы (высказанные с любовью и участливостью) кончились, стоит сымитировать гневное состояние, как бы предупреждая: сейчас я выйду из себя, перестану контролировать свои действия, и тебе достанется больше, чем полагается, много больше, так и знай. Среднее количество гневных состояний для одного родителя ограничивается двумя-тремя на всю жизнь.
Кстати, важное побочное добавление: нельзя приступать к наказанию (а также замечанию, нудному чтению морали и пр., потому что все это виды наказаний), если человек не был предупрежден заранее о том, что поступок, который он собирается совершить, не желателен или вреден, преступен, просто предосудителен, нехорош и т. д.
Мы начали эту главу с наказаний, а не поощрений только потому, что многие родители видят свою родительскую роль именно в наказаниях, считая, что другие ресурсы менее действенны. На самом деле надо было начать эту главу именно с поощрений и наград. Кстати, таково правило еврейского воспитания: если хочешь, чтобы твое замечание было услышано, начинай с приятных слов, с поощрения и похвалы. Только потом высказывай свою критику (если она говорится по делу, к месту, вовремя и, повторяем, с любовью) – но не раньше. В случае, когда ребенка (или любого человека) не за что похвалить, – его нельзя критиковать. Добавьте этот пункт к тем, что выписаны выше в разделе замечаний.
Система традиционного воспитания строится исключительно на поощрении. Любое позитивное действие воспитуемого должно быть поощрено воспитателем в том или ином виде. Не надо бояться, что ребенок вырастет и будет работать только за награду. Страшнее, если он вырастет и будет руководствоваться исключительно страхом перед наказанием.
Нет ничего страшного в том, чтобы ввести в семье систему прямых материальных выплат за помощь по дому или школьные успехи. Всем хороши конфеты или другие сладости, если умеренная их раздача не связана с денежными затратами на услуги дантиста. Дети отвечают старанием на признание их успехов, и тут нет ничего общего с действиями дрессировщика, раздающего кусочки сахара прыгающим через трапецию цирковым кошкам. Так или иначе, не следует апеллировать к «детской совести» такими, например, криками: помой посуду, мама работает на кухне бесплатно, и ты поработай бесплатно… Потому хотя бы не следует, что мама завела себе ребенка сознательно, а ребенок маму вообще не заводил, она сама к нему пришла.
Есть старинное правило, как вести себя в доме, чтобы он стал приятным для всех, кто в нем живет. На языке нам привычных понятий оно будет звучать примерно так: я должен взять себе в обычай каждому домочадцу высказывать не менее десяти приятных слов, фраз или даже выражений восторга и восхищения на каждое критическое замечание. Пока я не скажу этих десяти слов поощрения, мне нельзя раскрывать рот для колкого, или даже мягкого, но не очень приятного замечания. Под последним мы понимаем даже сказанное самым участливым и задушевным голосом: ой, что случилось милый? у тебя сегодня мешки под глазами…
Итак, пропорция между приятными словами и неприятными правдивыми словами – один к десяти. Пока нет первых десяти – нет места и тому одному, которое мы припасли для критики. Так поступаем по отношению к супругу или супруге, так поступаем по отношению к своим детям или родителям. (Правило не работает только по отношению к другим людям вне семьи, да и то при неравенстве полов.)
В принципе, правило работает при контактах со всеми людьми в том смысле, что в их адрес не надо искать выражений упрека и порицания – но только слова дружеского к ним расположения, даже когда, вроде, нет почвы для дружбы или хотя бы приятельских отношений. Вывод прост: если нет слов для дружбы, то не произносим ничего, кроме того, что требуется для производственных или соседских контактов.
Есть еще один важный момент, который характерен как раз для еврейской традиционной семьи, но почти не заимствован нееврейским окружением. Примерять этот пример к себе нужно с известной долей осмотрительности. Ибо он может не только не сработать позитивно, но и привести к некоторым негативным последствиям, лишив ребенка, вступающего в жестких мир взрослых отношений необходимого умения. Речь идет о соревновании. Никаких соревнований нет ни внутри еврейской семьи, ни в еврейских учебных заведениях. Ни рейтинги не вывешиваются, ни отметки вслух не объявляются. Все, что может привести к травме того, кто выполнил работу неудачно, выводится за рамки воспитания.