— Каким безвкусным старым пердуном ты бываешь иногда! — продолжала Симона, швырнув стакан себе под ноги и направляясь к Клейну.
— Да что я такого сделал? — спросил тот.
Луис ринулся ему на помощь, пытаясь успокоить Симону нежными речами. У Юдит не было никакого желания во все это ввязываться. Она пошла по одной из дорожек и, отойдя подальше от компании, опустила руку в карман юбки, где лежало яйцо синего камня. Она зажала его в кулаке и наклонилась, чтобы понюхать одну из совершенных роз. Она ничем не пахла. Юдит потрогала лепестки — они оказались сухими на ощупь. Она выпрямилась, окидывая взглядом цветущий сад. Подделка, вплоть до последнего цветка.
Кошачий концерт Симоны прекратился некоторое время назад, а теперь смолкла и болтовня Луиса. Юдит оглянулась и увидела, как, выходя из дома навстречу теплому вечернему воздуху, на пороге появился Миляга.
— Спаси меня, — услышала она завывания Клейна, — прежде чем с меня живьем снимут кожу.
На лице Миляги засияла его коронная улыбка, и он раскрыл объятия Клейну.
— Больше никаких ссор, — сказал он, похлопывая Клейна по плечу.
— Скажи это Симоне, — ответил Клейн.
— Симона! Ты дразнишь Честера?
— Но он вел себя как последний ублюдок.
— Поцелуй меня и скажи, что ты его прощаешь.
— Я прощаю его.
— Да воцарится мир на земле, и пусть все возлюбят Честера.
Раздался общий смех, и Миляга стал обходить всю компанию, целуясь, обнимаясь, пожимая руки — приберегая для Ванессы последнее, самое долгое и, возможно, самое жестокое объятие.
— Ты кое-кого пропустил, — сказал Клейн и указал Миляге на Юдит.
Он не стал расточать на нее улыбку. Все его шуточки были ей прекрасно известны, и он знал об этом. Поэтому он просто посмотрел на нее едва ли не виновато и поднял в ее направлении стакан, который Клейн уже успел вложить ему в руку. Он всегда ловко умел перевоплощаться (возможно, виной тому были способности Маэстро, проявлявшиеся и в повседневной жизни), и за сутки, миновавшие с тех пор, как она оставила его на ступеньках его дома, он сумел создать себя заново. Растрепанные волосы были приведены в порядок; он смыл с лица въевшуюся грязь и копоть и побрился. В своем белом костюме он выглядел словно только что вернувшийся с поля игрок в крикет, излучающий энергию и радость победы. Она внимательно посмотрела на него в поисках следов того измученного человека, которым он был еще прошлым вечером, но все его волнения и беспокойства он спрятал глубоко внутри, что не могло не вызвать ее восхищения. Этим вечером он предстал в обличии того любовника, которого нарисовало ее воображение, когда она лежала в постели Кезуар, и это пробудило в ней знакомое волнение. Сон уже однажды толкнул ее в его объятия; привело это, как известно, к боли и слезам. Напрашиваться на повторение этого эксперимента было чем-то вроде особой формы мазохизма — и способом отвлечься от более важных дел.
И все-таки, и все-таки. Не должны ли они рано или поздно неизбежно упасть друг другу в объятия? А если так, то, возможно, эта игра взглядов — лишь напрасная трата времени, и не лучше ли им отбросить это кокетливое ухаживание и раз и навсегда признать, что они неразделимы? На этот раз их не будет травить неизвестное им обоим прошлое; теперь каждый из них знает свою историю, и они смогут построить отношения на прочном фундаменте. Разумеется, если ему этого захочется.
Клейн поманил ее, но она осталась в окружении поддельных цветов, заметив, как не терпится ему понаблюдать за развитием подстроенной им драмы. Он, Луис и Дункан играли роль зрителей. Спектакль, который они пришли смотреть, назывался «Суд Париса». Роли Богинь исполняли Ванесса, Симона и она сама. Миляга же, разумеется, и был героем, которому предстояло сделать между ними выбор. Затея отдавала нелепым гротеском, и она решила держаться подальше от сцены, укрывшись где-нибудь в дальнем конце сада, пока на лужайке будет продолжаться веселье. Неподалеку от стены она набрела на странное зрелище. В искусственных джунглях была расчищена небольшая полянка, и на ней был посажен куст роз — настоящий, хотя и куда менее роскошный, чем окружающие его подделки. Пока она размышляла над этой загадкой, за спиной у нее появился Луис со стаканом шампанского.
— Одна из его кошек, — сказал Луис. — Глорианна. В марте ее задавила машина. Он был в полном отчаянии. Не мог спать. Даже ни с кем не разговаривал. Я думал, он убьет себя.
— Странный он человек, — сказала Юдит, оглядываясь через плечо на Клейна, который в этот момент обнимал Милягу за плечи и громогласно смеялся. — Он делает вид, что все для него — игра…
— Это потому, что он все принимает слишком близко к сердцу, — ответил Луис.
— Сомневаюсь, — сказала она.
— Я веду с ним дела уже двадцать один, нет, двадцать два года. Мы ссорились. Потом мирились. Потом снова ссорились. Поверьте, он хороший человек. Но он так боится расчувствоваться, что должен все обращать в шутку. Вы ведь не англичанка?
— Англичанка.
— Тогда вы должны это понять, — сказал он. — У вас ведь тоже есть свои маленькие тайные могилки. — Он рассмеялся.
— Тысячи, — ответила она, наблюдая за тем, как Миляга возвращается в дом. — Не могли бы вы извинить меня? — спросила она и направилась к лужайке, преследуемая Луисом. Клейн сделал движение, чтобы перехватить ее, но она только вручила ему пустой стакан и вошла внутрь.
Миляга был на кухне. Он копался в холодильнике, снимая крышки с кастрюль и банок и изучая их содержимое.
— Столько разговоров о невидимости… — сказала Юдит.
— Ты предпочла бы, чтобы я не пришел?
— Ты хочешь сказать, что если б я действительно предпочла это, ты бы остался дома?
Он довольно ухмыльнулся, отыскав нечто соответствующее его вкусу.
— Я хочу сказать, что до остальных мне нет дела. Я пришел сюда только потому, что знал, что увижу здесь тебя.
Он запустил свой указательный и средний палец в извлеченную им посудину и отправил в рот приличную порцию шоколадного мусса.
— Хочешь? — спросил он.
Ей не хотелось, пока она не увидела, с какой жадностью пожирает он коричневую массу. Его аппетит подействовал заразительно, и она решила последовать его примеру. Мусс оказался сладким и жирным.
— Вкусно? — спросил он.
— Порочно, — ответила она. — Так что же заставило тебя передумать?
— Насчет чего?
— Ты же хотел спрятаться.
— Жизнь слишком коротка, — сказал он, снова поднося ко рту пальцы с муссом. — Кроме того, я ведь тебе только что сказал: я знал, что увижу здесь тебя.
— Ты теперь к тому же умеешь читать мысли?
— Боже мой, как вкусно! — сказал он, и улыбка его показалась ей еще более шоколадной, чем его зубы. Утонченный денди, который несколько минут назад появился в саду, теперь превратился в прожорливого мальчишку.