– Теплое звучание. А «ми» всегда немного… звучит в миноре, да? Холли, вам дается уникальная возможность!
Я и забыла, как хорошо Маринус знает – пусть даже наполовину, – о чем именно ты думаешь.
– Если Лорелея уедет с тобой, – если ты действительно уедешь, Лол! – ей будет гарантирована полная безопасность?
– Да, несомненно.
– Значит, тот корабль в заливе – это действительно спасательный корабль для цивилизации?
– В метафорическом смысле – да.
– Капитан Аронссон сказал, что поехать может только Лорелея?
– Технически – да.
– А ты не можешь превратить одно пространство в два поменьше? Воспользовавшись твоей… ну, ты понимаешь… – Я сделала жест, изображающий наложение чар.
Маринус напоминала юриста, чья линия допроса идет в точности так, как и было намечено.
– Ну, хорошо. Но мне придется осуществить весьма мощный Акт Убеждения по отношению к капитану и его помощнице, которые сейчас стоят там и ждут нашего решения. Затем, когда лодка приблизится к кораблю, мне понадобится проделать то же самое с капитаном судна и его первым помощником, чтобы бедного Рафика немедленно не вернули на берег. Затем, в течение плавания на север, мне придется возобновлять Акт Убеждения регулярно, пока мы не пройдем точку невозврата, и пусть тогда все действующие лица попытаются понять, что это им взбрело в голову. Не стану лгать: это невероятно трудная задача. Только истинный адепт Глубинного Течения способен стряхнуть с себя воздействие подобного трюка…
Я испытывала одновременно и легкое раздражение, и безмерную благодарность, и надежду.
– Значит, ты можешь это сделать?
Маринус положила скрипку.
– Да, но только для Лорелеи и Рафика. У многих членов команды нашего корабля есть свои дети, так что они бессознательно будут им сочувствовать, а значит, их гораздо легче будет подвергнуть убеждению. Возможно, Кси Ло или Эстер Литтл смогли бы втиснуть и вас с профессором на борт судна, но я хорошо знаю предел своих возможностей, Холли, и, боюсь, если я хотя бы попробую это сделать, все мои усилия пойдут прахом. Мне очень жаль.
– Ничего страшного. Но скажи, в Рейкьявике Лол и Раф смогут остаться вместе?
– Мы найдем способ. – Молодые глаза Маринус были большими, серыми и такими же правдивыми, как глаза Айрис Фенби. – Они, например, могут остаться у меня. Мы живем в здании бывшего французского консульства. Там полно свободных комнат. – Она повернулась к Лорелее и Рафику. – Не бойтесь. Я куда более опытный ангел-хранитель, чем кажусь.
Часы все тикали. У нас оставалось всего двадцать пять минут.
– Я не совсем понимаю, Холли… – сказал Раф.
– Одну минутку, милый. Лол, если ты поедешь, то и Раф сможет поехать с тобой в ту страну, где есть инсулин. Если ты не поедешь, то вскоре возникнет тот крайний случай, когда мы ничем не сможем ему помочь. Прошу тебя. Поезжай.
Наверху с грохотом захлопнулась дверь. Вечерний свет был цвета мандариновой корки. Лорелея была готова расплакаться, но если она заплачет, тогда и меня ничто не остановит.
– А кто же позаботится о тебе, ба?
– Я о ней позабочусь! Кто же еще? – Мо нарочно сказала это сердитым тоном, чтобы не дать Лорелее раскиснуть.
– И О’Дейли, – подхватила я, – и Уолши, и все наша новая Республика Шипсхед. Меня выберут министром водорослей – уж такую-то честь они мне окажут.
На лицо Лорелеи невозможно было смотреть, и я отвернулась и уставилась на своих улыбающихся, поблекших от времени мертвых, которые смотрели на меня с каминной полки из более безопасных миров, из своих деревянных, пластмассовых и перламутровых рамок. Я стояла и прижимала головы обоих ребятишек к своим старым, истерзанным болью бокам, целовала их в макушки и приговаривала:
– Я обещала твоим маме и папе, Лол, что буду о тебе заботиться, и то же самое я обещала тебе, Раф. Посадить вас обоих на это судно – это для меня значит сдержать слово. Ничто не даст мне большего покоя или… или… – я судорожно сглотнула, – или радости, чем знать, что вы оба в безопасности, что вам не грозит все то… все то… – я махнула рукой в сторону города, – ох, все то, что случилось сегодня. И вскоре наверняка случится снова. Пожалуйста, самые дорогие мои существа, два моих сокровища, сделайте мне такой подарок! Если вы… – Нет. «Если вы меня любите» – это шантаж. – Нет, потому что… – горло у меня так сдавило, что я с трудом смогла произнести последние слова, – …вы меня любите, уезжайте.
* * *
Наши последние минуты, проведенные вместе, были наполнены суматохой и запомнились смутно. Лорелея и Рафик ринулись наверх, чтобы собрать вещи для двухдневного путешествия. Маринус сказала, что в Рейкьявике они пройдутся по магазинам и купят более теплые вещи, словно магазины – это по-прежнему самое обычное дело. Мне порой снились магазины: «Хэрродз» в Лондоне, «Браун Томас» в Корке; даже огромный «СьюперВалю» в Клонакилти. Пока дети были еще наверху, Маринус уселась в кресло Айлиш и закрыла глаза; тело и лицо «Гарри Веракруса» вдруг словно стали неподвижными и пустыми, а психозотерическая душа моего старого друга, покинув тело молодого человека, отправилась внушать старшим командирам судна фальшивую сильную, настоятельную мысль, что необходимо взять на борт обоих детей. Мо смотрела на все это, как зачарованная, и все бормотала, что мне придется очень многое потом ей непременно объяснить. Через несколько минут душа Маринус вернулась в тело Гарри Веракруса, и на пороге появились два исландских офицера, которые сказали, что их капитан только что сообщил им, что президент расширил свое предложение и предоставит убежище также для Рафика Байяти, названого брата Лорелеи Орварсдоттир. Они оба казались несколько ошарашенными этим приказом и выговаривали слова, как изрядно выпившие люди, которые изо всех сил стараются выглядеть трезвыми. Гарри Веракрус поблагодарил капитана Аронссона и подтвердил, что оба ребенка принимают предложение президента, а потом попросил, чтобы на пирс с лодки выставили его матросский сундучок. Офицеры ушли, и Мо сказала, что она сейчас могла бы назвать по крайней мере три закона физики, которые Маринус по всей очевидности нарушила, но со временем, видимо, ей будет ясно, что нарушены и другие законы природы.
Вскоре оба офицера принесли непромокаемый чемодан из углепластика. Маринус раскрыла его у меня на кухне и вытащила оттуда десять больших запечатанных контейнеров, в каждом из которых были странные запаянные трубочки с каким-то порошком.
– Концентрированный полевой рацион, – пояснила она. – В каждой трубочке – полторы тысячи калорий, питательные вещества и витамины. Лучше смешивать с водой. Боюсь, правда, что в хранилище имелся только порошок со вкусом гавайской пиццы, но если вы не будете особенно придираться к постоянному привкусу ананаса и сыра, то этого вам хватит, чтобы продержаться года три. Все-таки лучше, чем ничего… А вот это еще больше, пожалуй, вам пригодится. – Маринус вытащила упаковку из четырех планшетов в оболочке и вручила мне один, объяснив, что все четыре подкючены друг к другу таким образом, что для установления связи не потребуется никакого Интернета. – Один для тебя, один для меня, и по одному для Лорелеи и Рафика. Не то же самое, конечно, что их присутствие у тебя на кухне, но так они все-таки не исчезнут из твоей жизни, как только мы скроемся за западным выступом полуострова. Эти планшеты заряжаются биоэлектронным способом, достаточно их просто подержать в руках, так что они будут функционировать и без солнечных батарей.