Чем же это они ее так напоили, что ни черта не вспомнить?! Ладью Ждана, поганца-купца, помнила хорошо, а что после… и как там, на ладье, произошло… как напали… как…
Женька покачала головой – болела голова-то! – и решила ни о чем пока не вспоминать, а думать о будущем – как половчее свалить отсюда. Во-первых, чтоб руки развязаны были – значит, нужно изображать покорность или, как сказала грудастая тетка – интересно, кто она такая? – спокойствие. Лишних вопросов не задавать, ни на какие агрессивные действия похитителей своих не провоцировать, быть тише воды ниже травы, а самой – улучить момент! И – ноги в руки. Лучше всего в лес бежать – там поди ее сыщи… Вряд ли эта братва окрестные леса как свои пять пальцев знает. Судя по разговорам – нет!
Хотя эти парни и вообще-то не слишком охотно точили лясы да все поглядывали на свою хозяйку – да-да, судя по всему, так оно и было – хозяйка! Разбойница, бандитка, ах, чертова баба!
Она-то баба… А вот эти ребята – парни и есть. Молодые, кровь с молоком. Не раз и не два уже натыкалась пленница на похотливые взгляды… особенно часто посматривал Роксан. Улыбался даже. А вот – подмигнул.
Женька мигнула в ответ – чего уж. Может, и выйдет что?
Весь день, почитай, до самого вечера, пленница вела себя спокойно – усыпляла бдительность. По указанию предводительницы шайки ей даже развязали руки, дали какое-то питье в плетеной фляжке… Женька хлебнула – квас. Хороший, ядреный.
– Благодарствую, – отпив, едва ль не с поклоном вернула флягу подбежавшему парню.
– Вот и славно, – тряхнув ожерельем из змеиных черепов, одобрительно кивнула атаманша. – А то кочевряжилась, плевалась.
– Да это случайно я. – Девушка опустила голову. – Не сдержалась, уж извините.
– Вскорости пристанем к бережку, – усевшись рядом, промолвила тетка. – Связывать тебя не будем… на ночь только. Однако помни – ежели что, стрела достанет.
– Ой, да ладно. – Княжна отмахнулась. – Что я, дура, что ли? Да и куда мне бежать?
– Что верно, то верно – некуда. – Разбойница накрутила на палец темную, выбившуюся из-под убруса прядь. – Далеко не убежишь – поймаем. Да и есть ли в том смысл? Ты ж здесь чужая, и как с чужаками народ лесной поступает – думаю, ведаешь.
А вот тут ты права, корова чернявая, тут уж ничего не скажешь, чужаку одному – сгинуть только, пропасть. Воистину, как у Маяковского – «каждый сильный ему господин, и даже слабые, если двое».
Все так, однако Женька вовсе не собиралась надолго оставаться в этих дурацких лесах. Сбежать, спрятаться, переждать какое-то время, а потом… Что потом – об том время подумать будет после побега в достатке – проблемы следовало решать по мере их поступления, не громоздить одно на одно. Сначала – сбежать и спрятаться, затем… затем – думать.
Солнце клонилось к закату, нависало над дальним берегом, над лесистою кручей, пылающим золотисто-оранжевым шаром, чем-то похожим на рвущийся в кольцо облаков баскетбольный мячик. Женька, кстати, всегда любила баскет – нравилось.
Атаманша что-то крикнула, распорядилась. Табаня, вспенили воду весла, и ладья круто повернула к берегу, направляясь к пологому песчаному плесу. Там и причалили, подтащили на берег ладью – на песочек носом; парни, с удовольствием разминаясь, затеяли какую-то веселую возню, впрочем, тут же прекращенную волевым взглядом своей предводительницы, которую пока еще никто не называл по имени. Обращались просто – «моя госпожа».
Ах, как парни посматривали! Едва ль не облизывались. Опять же, особенно – Роксан! Впрочем, двое Женькиных сторожей тоже не составляли исключения.
Пленница уселась на бережку, у ладьи, никому не мешая. И не делая никаких попыток рвануть к темнеющему выше по берегу лесу – помнила предупреждение. Да уж – стрела есть стрела, да и глупо срываться вот так, на глазах – слишком уж сторожей много, догонят.
Однако, что касаемо этих самых сторожей… Прежнюю одежку княжны похитители куда-то дели, скорее всего – замылили, зажуковали – вещи-то, чай, не дешевые – вместо прежнего варяжского сарафана выдали рубаху из серой сермяги – как здесь водится, с вышивкой-оберегом – да длинную, до щиколоток, юбку грубого, крашенного луковой шелухою холста. Хорошо хоть туфли оставили прежние – удобные, из мягкой замши. Никакой нижней рубахи, кстати, не дали, да и правильно – все ж лето, жарко! Эх, выкупаться бы… да вряд ли атаманша позволит, не стоит и спрашивать. Не позволит, нет. И вовсе не потому, что боится, как бы пленница не убежала – голой, по реке-то! Боится, чтоб парни из подчиненья не вышли! Вот о парнях-то, о страже, сейчас и подумать… приручить попытаться.
Сорвав с головы скромненький платочек, девушка распушила волосы по плечам да, задрав подол до колен, вытянула ноги…
И тут же получила от атаманши!
– Так не сиди! Срамно то. Плат завяжи и юбку поправь, дева.
Женька без разговоров сделала как просили. Да как грудастая отошла, стрельнула глазками на проходившего мимо Роксана. Тот нес какую-то корягу – для костра, верно, – да, голову повернув, споткнулся, едва ль не упал.
Ла-адно! Поглядим еще, что да как! Или эта коровища атаманша собирается всю ноченьку глаз не смыкать, караулить, как воспитатели в детском оздоровительном лагере в последнюю в смене «королевскую» ночь.
Пока устраивали шалаши да располагались на ночлег, поспела налимья ушица. Проголодавшаяся за день пленница с удовольствием похлебала вкусное дымящееся варево – жаль, без картошки, хотя говорят, настоящая «рыбацкая» уха – рыба да луковица. Ну, еще соль с перцем, хотя, можно и не солить – на любителя. Особенно – рыбьи головы – такой вкусный холодец из них получается – пальчики оближешь, правда, не все головы в это дело идут… Те, из которых у атаманши ожерелье, не пойдут точно.
Для главной разбойницы разбили небольшой шатер, живо напомнивший Женьке, туристке, палатку-тройку с козырьком и «предбанником», рядом с пологом воткнули в землю колышки, насадили коровьи черепа. Зачем – пес их знает. Наверное, для вящей суровости. Чтобы больше боялись. У российских начальников всегда так – если уважают, значит, боятся, а не боятся – так и не уважают. Такая вот первобытная логика, вся бюрократия по ней и живет.
Вообще же, Летякина не раз уже замечала, что предводительницу свою парни откровенно побаиваются… значит – уважают.
Перед сном устроили быстрый молебен, попросили богов о благополучном ночлеге, принеся в жертву несколько рыбин – просто кинули в огонь да сожгли. Уходя, зараза-атаманша не преминула напомнить, чтоб княжну на ночь связали да стерегли. А то мало ли?
Связывать тут же бросились двое – Роксан и еще один парень, жилистый, длиннорукий, патлатый, с длинным, повисшим, словно перезрелый баклажан, носом и темными, глубоко посаженными глазами, напоминавшими пылающие очи голливудских вампиров.
– А ну-ка повернись, дева…
Оп-па!
Зашарили, зашарили жадные ручонки по талии, по спине, вот уже и до груди добрались – помяли, общупали всю.