В начале девятого я сказал:
— Хлопцы, сегодня, кажется, пятница? А что, если нам смотаться по домам? Пока грязью не заросли.
Зураб неожиданно обрадовался:
— Ох, надо бы, надо бы! Который день дети непоротые.
Петров, которого никто не ждал, кроме непочатой бутылки, буркнул недовольно:
— Вам бы, я вижу, только предлог найти, чтобы смыться. Работнички хреновы!
Его один голос против двух оказался недействительным, и мы расстались до утра.
Ровно в десять я вошел в свой подъезд, где почему-то ни одна лампочка не горела. Вдобавок и лифт не работал. С самыми дурными предчувствиями бегом взлетел я на пятый этаж. В щелку под дверью пробивалась полоска света. Я отпер и вошел. Катя сидела на полу под вешалкой, привалясь к стене, и тихонько, по-щенячьи поскуливала. Рубашка на ней была разорвана до пупка и живописно свисала с плеча. Левая сторона лица страшно распухла и отдавала глянцевой синью. Широко открытый правый глаз она устремила на меня, но в нем было мало жизни.
— Кто?! — спросил я.
В ответ неясное бормотание из разбитого рта.
Я помог ей подняться и довел, почти донес до ванной. Там у меня была аптечка со всем необходимым. Минут за пятнадцать я привел ее в порядок: умыл, смазал ссадины йодом и сделал холодный компресс на левую щеку, обмотав голову махровым полотенцем. Концы полотенца завязал на макушке, и когда она взглянула на себя в зеркало, то уже попыталась улыбнуться. Лучше бы она этого не делала, потому что от ее улыбки у меня сердце застучало, как от чи-фира.
Уложив в постель, я заставил ее выпить рюмку коньяку и горячего чаю с медом и молоком.
История с ней приключилась такая. Возвращалась Катя позже обычного, в восьмом часу, потому что накануне выскребла, выскоблила всю квартиру, а сегодня надумала переклеить обои на кухне: заезжала в «Тысячу мелочей» и еще в два хозяйственных магазина, но так и не подобрала ничего подходящего. На автобусной остановке к ней привязался высокий симпатичный парень и предложил донести до дома сумку с продуктами. Поклялся, что никогда не встречал Девушки с такой потрясающей фигурой. У нее не возникло и тени подозрения. Она привыкла к тому, что мужчины день и ночь рыщут по городу и ищут, где им обломится. Но она, Катя, никогда не знакомилась на улице («А я?» — «Ты — особый случай!») и держала себя с парнем хотя и корректно (чтобы не злить), но строго. Заподозрила неладное только тогда, когда к ее провожатому возле самого дома присоединился второй юноша, ухватистый громила с наглыми, «взъерошенными» глазками. Естественно, она не собиралась идти с ними в подъезд, начала упираться, но они ее туда втолкнули. Как на грех, возле дома никого не было, а в подъезде темно. Катя им сказала: «Ребята, вот у меня в сумочке семьдесят тысяч и еще есть золотое колечко. Берите, только не бейте!» Они так загоготали, словно услышали анекдот.
— Саша, я очень испугалась. Знаешь, в животе так все обмякло, и, кажется, я описалась.
Бандиты повалили ее на пол, один уселся на плечи, зажав ее между ног, а второй потребовал, чтобы она сделала ему минет. От страха Катя его укусила, но не поняла за что, за что-то мягкое. После этого они начали пинать ее ногами, приговаривая: «Не кусайся, сучка, не кусайся, зубы вырвем!» Но били не очень сильно, больше для потехи. Только один раз тот, которого она укусила, увлекся и с криком: «Посылаю под штангу!» врезал ей ботинком в лицо. Катя потеряла сознание, а когда очнулась, то одна лежала в темноте под батареей. Сумочку и продукты они унесли с собой. Кое-как Катя доползла до пятого этажа, отперла квартиру, и вот… Но еще вот что важно: когда они ее метелили, один сказал: «Передай своему кобельку, это только аванс!»
— Ты понимаешь что-нибудь? — спросила Катя. — Что значит — аванс? Они еще меня будут бить?
— Не думаю. Скорее, теперь на меня переключатся.
Как бы для того, чтобы подтвердить мои слова, затарахтел телефон и тот же подонок, который звонил на днях, слащавым голосом поинтересовался:
— Ты зачем, гнида, полторы тысячи взял? Чтобы папу за нос водить?
— А кто твой отец? Орангутанг или крокодил?
— До скорой встречи, — пообещал звонивший и повесил трубку.
Посреди ночи мы занялись любовью, и честное слово, такого со мной еще не было. Если мы не развалили кровать, то только потому, что она была куплена еще в те незабвенные времена, когда человек человеку был друг, товарищ и брат.
— Отвезу тебя домой, — сказал я Кате за завтраком. — Отлежишься денек-другой. Тем временем все уладится.
— Что уладится?
Она уже позвонила на работу и предупредила, что заболела.
— Что уладится, Саша? — повторила она.
Я помешивал сахар в кофе серебряной ложечкой и старался на нее не смотреть, потому что, когда смотрел, она мгновенно поворачивалась боком.
— Да пропади оно все пропадом. Сегодня же дам отбой. Кстати, ты зря стесняешься. Синяки украшают женщину. Это очень современно. Вроде кожаной тужурки.
— Хочешь отказаться от проекта?
Пора было вспылить, и я вспылил:
— Миленькая, какой, к черту, проект! Они нас пристукнут, как двух кроликов, вместе или по очереди. Как им заблагорассудится.
Теперь она глядела на меня в оба глаза, темный огонь завораживал меня.
— Саша, ты такой трус?
— Думай как хочешь. Я только не понимаю, из-за чего ты-то переживаешь? Тебя каким боком касается проект?
— Тебе дорога эта работа, а ты дорог мне. Я ведь тебя полюбила.
Ничего не скажешь, умела она облекать свои мысли в простые, но исчерпывающие слова.
— Прошу тебя, Катя, оставь. Я все сам улажу. Сегодня же улажу… А мы с тобой давай-ка слетаем на юг. Я знаю одно хорошее местечко. У тебя когда отпуск?
— Ты себе не простишь, если откажешься от этой работы.
У меня была когда-то жена, которую я любил, и были другие женщины, с которыми я спал, но все они были чужие. Это рано или поздно обнаруживалось. С ними было тяжело, потому что приходилось много врать, чтобы наладить хоть какой-то бытовой контакт. Катя была вся моя, как рука или сердце, не прошло двух дней, как я это почувствовал. Ощущение того, что она принадлежит мне вся целиком, было слегка жутковатым. Словно она знала какую-то про меня сокровенную тайну, которую и сам я когда-то знал, которой упивался, но однажды забыл и вспомнить больше не мог.
— Будешь зудеть, поссоримся, — сказал я. — Тебе это надо?
— Милый, не так просто поссориться со мной, — улыбнулась она.
Через час я высадил ее из машины в Текстильщиках, взяв слово, что она носа не высунет из родительского дома без моего разрешения.
Сам поехал в мастерскую, оторвал ребят от дела и рассказал им все как на духу. Неприятные новости они восприняли довольно хладнокровно.