Георгий Саввич смотрел на меня как на пустое место.
— Не нравится мне все это. Надо, пожалуй, тормознуть.
— С чем тормознуть? С проектом?
— Если бы только с проектом, если бы…
Было видно, что он не намерен продолжать разговор, какие-то более серьезные заботы его тревожат.
А может, вспомнил с сожалением безоблачную партийную молодость.
— Давай так, Саня, вы работайте потихоньку, а я буквально в ближайшее время дам знать, как и что. Не расстраивайся преждевременно.
В подавленном настроении я вернулся в мастерскую и выложил все друзьям. Коля Петров принес из кладовки непочатую бутылку «Кремлевской». Похоже, берег именно для такого случая. Выпили по маленькой под яблочко. Вот-вот должна была подъехать Галя с обедом, но Зураб перезвонил и велел ей сидеть дома. Как и Коля, как и я, он не выглядел особенно удрученным, но по существу дела был наполовину убит.
— Пусть бы они все поскорее передавили друг друга, — произнес мечтательно. — Но ведь не передавят. Так и будем теперь ишачить на крыс.
— Что же делать, — неожиданно мягко заметил Коля Петров. — Я больше ничего не умею. Кто даст работу, тому и спасибо. Да потом — жизнь на нас не кончается. Бывали времена и похлеще. Монголы, поляки, немцы. Земля под ногами горела, не то что сейчас. И все равно мужик возделывал поле и дома продолжали строить. Не нами заведено.
— Заведено не нами, — согласился Зураб. — Нами разрушено.
Выпили еще по стопке и разъехались по домам, условясь, что я им перезвоню попозже.
Зураб поймал такси, а Колю я подвез до дома: нам было по пути. По дороге он прикладывался к бутылке и тихонько посмеивался, когда нам подрезала нос очередная иномарка, набитая цветущим молодняком.
— Напьешься сегодня? — спросил я.
— Почему сегодня? Сколько сил хватит, столько буду пить.
— Стоит ли?
— Стоит, Саня. Самая легкая смерть, когда пьяный.
На прощание пожали друг другу руки, не глядя в глаза.
Дома, отворив окна, чтобы выдуло затхлость, я первым делом позвонил Кате.
— Ну вот, — сказала она капризно. — Наверное, ты этого и добивался.
— Чего именно?
— Чтобы у меня рука отсохла. Тянулась, тянулась к телефончику, она и повисла. Теперь даже не сгибается.
Шорох ее голоса вливался в меня, как лекарство.
— Приезжай, — сказал я. — Пора исполнять супружеский долг.
— Как же я с таким глазиком?
— Сейчас половина города с такими глазиками. Возьми такси, если стесняешься.
— Хорошо, еду!
Немного я посидел в кресле, глядя в потолок, потом собрался в душ. Уже штаны снял, когда уверенно позвонили в дверь. «Несет тебя, черта!» — подумал я и, заранее раздраженный, отворил дверь. Но это был не Яша. Отпихнув меня плечом, в квартиру ворвался бритоголовый мужик в темных очках. За ним еще двое, помоложе, деловитые и шустрые. Поняв, что влип, я попытался выскочить в приоткрытую дверь, но парни легко втянули меня обратно.
— В таком виде, — пристыдил бритоголовый. — Ну куда ты побежишь? — Потом распорядился: — Тащите его в комнату.
Сам вышел первым, передвинул кресло к окну, удобно расположился.
— Садись, архитектор, в ногах правды нет. Разговор у нас будет короткий или долгий — это уж от тебя зависит.
Я опустился на кровать, а парни остались стоять — один у двери, второй — прислонившись к шкафу.
— Ну что, Саня, — улыбнулся бритоголовый, — допрыгался, да? А ведь тебя по-хорошему предупреждали.
Он снял темные очки и положил их возле себя на журнальный столик. Лицо умное, интеллигентное, с тонкими чертами. Но в глазах какая-то подозрительная сырость.
— Кто вы? — спросил я. — Чего вам надо?
Бритоголовый с любопытством оглядывался.
— Ничего, ничего… Твоя, значит, квартирка? Приватизированная, надеюсь?
— Да.
— Ну вот, Саня, положение у тебя аховое. Очень ты провинился перед одним человеком, и за это придется платить.
— Если вы имеете в виду проект, то…
— Погоди, Саня, не шебуршись. Чего ты скажешь, я знаю. Дескать, пешка, выполнял чужую волю и все такое прочее. Это все верно, но не совсем. С твоим шефом разберутся, не сомневайся, но сейчас речь о тебе. Хоть ты и пешка, но все же взрослый человек и должен сам отвечать за свои поступки. Тебя предупреждали, да? Аванс ты взял?
— Предупреждали, но я…
Гость сморщился, сделал знак парню, который стоял у двери, и тот издали, словно руки у него вытянулись на метр, небрежно мазнул меня по губам. Сразу я почувствовал во рту липкий вкус крови.
— Не надо лишних слов, — пояснил бритоголовый. — Отвечай коротко, ясно, мы же не на митинге. Так вот. Повторяю, положение у тебя аховое, но выход есть. Причем единственный. Сейчас подпишешь бумажку… Костя, дай ему ручку!.. Подпишешь бумажку — и расстанемся с миром. Будешь артачиться — замочим.
— Какую бумажку?
Громила по имени Костя развернул кожаную папочку и подал мне красивый голубоватый формуляр. Это была купчая на мою квартиру. Я мельком проглядел ее. Все было в полном ажуре: адрес, метраж, исходные данные и прочее… даже оттиснуты две печати, удостоверяющие, что документ действителен.
— Числа просроченные, — сказал я. — Сейчас июнь, а проставлен апрель.
— Молодец, архитектор, — засмеялся бритоголовый. — Хорошо держишься. Но время тянешь зря. Тебя что смущает-то? Квартиру жалко?
— Куда же я без квартиры? Это все, что у меня есть.
— Правильно! — обрадовался бритоголовый. — И вот тут тебя ждет приятный сюрприз. Мы же не звери. Костя!
Расторопный помощник сунул мне вторую бумагу. Это была тоже купчая и тоже оформленная по всем правилам: комната в Митино, восемь квадратных метров, адрес, печати и все мои данные, вплоть до паспортных.
— Видишь, на улицу не выкидываем, хотя могли бы. Вина на тебе большая. Подписывай, не тяни. Ты же понимаешь, мы из тебя подпись все равно выколотим. Но добром-то, полюбовно не лучше ли?
— Мне бы хотелось немного подумать, — сказал я.
Сыроватые глаза налетчика наполнились чем-то вроде измороси.
— Трусишки у тебя, Саня, клевые. Где покупал? Ну-ка, вытряхните его из них, ребятки!
Ребята были крепкие, сноровистые. Дружно засопев, подняли меня над полом и сдернули трусы. Ощущение голого, беспомощного слизняка в руках озорников трудно передать, но поверьте, это удовольствие сомнительное.
— Как на медосмотре, — хихикнул я. — Тебя хоть как зовут, маньяк вонючий?
Тот, который Костя, ухватил меня за член и потянул книзу. Все трое дико заржали, и, вероятно, было отчего.