Гречанинов вместе с ней влез на заднее сиденье, и мы поехали. Валерия спросила:
— Дяденька, зачем ты пристрелил Крепыша?
— Не пристрелил, — поправил Григорий Донатович. — Только усыпил.
В зеркальце было видно ее лицо, полное чувственного огня, чистое, нежное, вдохновенное, обрамленное темно-каштановыми прядями. Сияющие очи. Ей нравилось это приключение, она ничуть не испугалась. Но укорила:
— Ты сделал мне больно, дяденька!
Гречанинов изысканно извинился, объяснив свою неловкость торопливостью.
— Кто вы такие? Вы меня похитили?
— Похитили, — подтвердил Григорий Донатович. — И сейчас завяжем тебе глазки. Хорошо?
Мы мчались по Садовому кольцу сквозь солнечный день — ни погони, ни «пробок».
— Хотите получить за меня выкуп?
— Хотим, — Гречанинов, приобняв, охватил ее голову черной лентой, а поверх нацепил большие квадратные противосолнечные очки, отчего она стала похожа на водолаза. У него всегда все, что нужно для дела, обнаруживалось под рукой.
— И сколько же вы надеетесь слупить с бедного папочки?
— А сколько он не пожалеет?
— Ой, да хоть миллион зеленых. Он же потом все равно их из вас выколотит. Бедные мальчики! Но я что-нибудь придумаю, чтобы вас спасти.
Девушка вертелась юлой, хотя и с завязанными глазами. Энергия била через край.
— Не понимаю, — промурлыкала она, — как же Четвертушка посмел? Он же слизняк. Или вы его на чем-нибудь подловили?
— Он сам тебе объяснит. Мы же к нему едем.
— Господи, как интересно! — и совсем другим тоном: — Вы папочке сразу не звоните, ладно? Пусть помучается денек-другой. Я на него обиделась. Он забыл в Нью-Йорке купить такую маленькую штучку, которую я просила. Эгоист старый!
— Какую штучку? — впервые подал я голос.
— Ох, это женское. Вам будет неинтересно, юноша. Такой забавный вибратор с крокодильчиком. Новинка. Я в журнале видела. У него прямо из ротика капает молочко в нужный момент. Мальчики, у вас не найдется что-нибудь выпить? В горлышке пересохло.
У Гречанинова нашлось, разумеется. Перегнувшись через переднее сиденье, он достал из «бардачка» плоскую стеклянную фляжку. Девица прильнула к ней, как к материнской груди, и разом высосала половину.
— Сигарету!
Тут уж я услужил, отслоил из пачки «Кента» одну, прикурил от нагревателя и отдал Гречанинову, а он сунул сигарету ей в рот. Валерия задымила, откинулась на сиденье.
— Ну кайф! Спасибо! Честное слово, уговорю папочку, чтобы он вас не мучил. Сразу кокнул. А Четвертушку себе возьму. С ним особый разговор. Хоть он и послушный песик, но немного загордился.
К складам мы подвели пленницу, поддерживая с двух сторон под руки, и ее спелая упругость и теплота неожиданно взволновали меня. Мгновенно она это угадала, чарующе пропела:
— Погоди, юноша, может, тебе и обломится. Я ведь тебя еще не разглядела толком.
В каменном застенке Гречанинов снял с нее повязку, и, увидев застывшего истуканом Четвертачка, она радостно завопила:
— Ой, Четвертушка, зачем весь этот цирк?! Я бы сама приехала. Договорились бы. А теперь что делать? Боже, да тебя как здорово разукрасили!
За время нашего отсутствия Четвертачок вылакал бутылку водки и сожрал все бутерброды. Вдобавок выкурил пачку сигарет, которую я ему оставил. Тем не менее вид у него был даже трезвее, чем утром. Он сказал грубо:
— Заткнись, Лерка! Ты ничего не понимаешь.
— Что я должна понимать?
— Я тут такая же пешка, как ты. Это все они затеяли — вот эти.
— Кто?! Дядечка, он правду говорит?
Гречанинов скромно потупился:
— Истинную правду, девочка. В кои-то веки ему удалось не соврать.
Валерия растерялась:
— Этого не может быть! Не верю. Дядечка, да кто же вы такие?
— Вот именно, — буркнул Четвертачок. — Спроси у него, спроси. Я-то второй день допытываюсь.
Григорий Донатович, будучи кавалером, предложил Валерии на выбор, где устроиться поудобнее: на табуретке или рядом с Четвертачком на койке. Девушка предпочла табуретку.
— Хорошо, рассказывайте. Я слушаю.
— Рассказывать особенно нечего, — грустно заметил Гречанинов. — Нужно, чтобы ты устроила встречу с отцом. Причем так, чтобы мы поговорили наедине и в безопасном месте.
Девушка задумалась, попросила у меня сигарету. Я дал ей прикурить. Она обернулась к Четвертачку:
— Миша, что все-таки происходит? Я никак не врублюсь.
— Ничего не происходит. Эти два придурка возомнили себя центровыми. Хотят что-то поиметь с твоего папочки. Скоро поимеют, конечно. Но пока мы с тобой у них вроде приманки. Начитались детективов.
— Все равно не понимаю.
Четвертачок скривился, как от кислого:
— Говорю же, придурки. Живые трупаки.
— Мне это начинает надоедать, — капризно объявила Валерия. — Юноша (это ко мне), у тебя неглупое лицо, объясни, пожалуйста, в какие игры вы все здесь играете? Хотите выкуп? Так позвоните отцу и он все уладит. Вообще мне тут не нравится. Тут сыро и холодно. Даже потрахаться негде. Отвезите меня лучше домой.
В гневе ее лицо раскраснелось. У меня возникло неприятное ощущение, что голос разума ей неведом Гречанинов, казалось, тоже был в затруднении.
— Вот что, милая, — сказал он наставительно. — Ты пойми одно: шутки кончились. У нас мало времени. Ты готова сотрудничать?
— Дядечка, угрожаешь?!
Их взгляды скрестились на целую вечность. Почудилось, в сыром помещении свежо запахло озоном. Не опуская глаз, Валерия спросила:
— Чего ты хочешь от отца?
— Не твое дело, девочка. Но если будешь артачиться, тебе крышка.
— Как это — крышка?
— Подохнешь, как крыса, в этом бункере.
Девушка фыркнула, перевела взгляд на Четвертачка и вдруг как-то странно обмякла.
— Миша, он что — сумасшедший?
— Похоже. Кажется, мы крепко вляпались.
— Кто-нибудь знает, что мы здесь?
— Никто.
— А где мы?
— Черт его разберет.
Валерия вскочила и, задев меня плечом, с воплем ринулась к двери. Повторилась обычная процедура: они куда-то бегут, а наставник их перехватывает. Девушку он поймал посередине комнаты, приподнял и отнес на койку. При этом она сучила длинными ножками, визжала и царапалась. Четвертачок смотрел на безобразную сцену безучастно.
— Не рыпайся, крошка. Дед мосластый. Мы с тобой его не завалим.