Ведьма! – ахнул он, роняя факел в костер. Солома тут же занялась. Веселый огонек пробежал по сухим палочкам, взлетел вверх к поленьям.
Среди воинов раздались одобряющие возгласы.
Мы сгорим! – От ужаса к Любке вернулись силы. Она вскочила, готовая бежать отсюда подальше.
Да отстаньте вы от него! Не видите, человеку плохо!
Этот крик перекрыл все другие звуки. В зал вылетел старик и плашмя упал на спину.
Привязались к человеку! Ему и так плохо!
На пороге зала появилась разгневанная Наташка. Волосы у нее на голове воинственно топорщились во все стороны.
Кажется, я вас где-то видела, – посмотрела она на старика. – Ну да… – вспомнила девочка свои видения в трамвае. – Так вот откуда все это?
Быстро окинув взглядом помещение, она ушла в коридор, но сразу же вернулась, волоча по полу Валерку. У Гребешкова не было сил идти самому.
Да отдай ты ее!
Легким движением Наташка отобрала у Гребня скрипку.
И долго вы тут собираетесь сидеть? – повернулась она к стоящим у костра ребятам.
Ми, ля, ре, соль, ми, – пробормотала Любка ноты из записки.
Ты чего? – испугался за нее Гошка. – Совсем с крышей распрощалась?
Ну? – все еще продолжала бушевать Наташка. – Так и будем на меня смотреть?
Любка с трудом встала, забрала у Наташки инструмент, подняла с пола смычок.
Ми, ля, ре, соль, ми, – пробормотала она как заклинание.
Не надо! – шагнул к ней Снежкин. – Брось ты ее! На фиг тебе сдались эти желания.
Не слушай его! – перебил Гошку старик. – Только у тебя получится стать великой скрипачкой!
Ага, – фыркнула Цветочница. – Из нее скрипачка, как из меня балерина.
А ты бы вообще помолчала, – набросился на нее Гошка. – Посмотрим, кто из тебя выйдет.
Ой, договоришься ты у меня, Гогочка. Ты хоть знаешь, что эти ноты означают?
Кондрашова посмотрела сначала на Снежкина, потом на разъяренную Наташку и положила скрипку на плечо. Все замерли. Сперва она просто провела смычком по всем струнам. Размяла отбитые пальцы. Когда инструмент стал более послушным, Любка добавила небольшую вариацию.
Играй, детка, играй, – подполз к ее ногам старик. Кондрашова повернула к нему голову, музыка прервалась.
Хочу, чтобы это все закончилось! – громко произнесла Кондрат. – Хочу, чтобы Валерка снова стал нормальным человеком и перестал умирать!
Замок дрогнул. Люди снова замерли. Только костер продолжал гореть.
Молодец! – вяло зааплодировал Юстин.
Не-е-еет!
Старик крутанулся на месте. Его тело свело судорогой.
– Проклятые дети! – завопил он. Любка снова провела смычком по струнам.
Хочу, чтобы эта дурацкая скрипка перестала действовать! Хочу, чтобы все стало, как раньше!
По залу прокатился вздох. Стоящие тесной группой воины исчезли.
Ничего не понимающий Гошка встретился взглядом с Юстином. Тот слабо улыбался.
Что с ним? – кивнул Снежкин в сторону корчившегося на полу старика.
Желание… – Юстин отодвинулся подальше от огня. – Скрипка обычно исполняла эгоистичные желания. Ее обладатель хотел чего-то только для себя – славы, богатства, почета. А твоя подруга пожелала для другого человека.
И что теперь? Эта скрипка обратно превратится в шар?
Не знаю, – голос Юстина звучал все слабее. – Раньше ее никогда не просили самоуничтожиться.
– Она может обидеться? Но Юстин уже не ответил. Любка снова заиграла.
Пол под Гошкиными ногами накренился, словно пытался сбросить с себя людей. Гобелены, стены, мебель – все начало тускнеть и терять объем, превращаясь в детали рисунка. Один огонь оставался живым и ярким. Пламя начало стремительно пожирать старую иссушенную бумагу.
Чего ты стоишь? – прокричали Гошке прямо в ухо.
Снежкин качнулся. Пламя обожгло пальцы. Он выпустил из рук догорающую картинку – темный зал, на окнах тяжелые шторы, каменный пол, одинокий человек, сидящий в кресле с высокой спинкой перед небольшим костром.
Картинка упала в разбросанные по полу ноты. В Гошкиной голове еще шевельнулась мысль, что хорошо бы потушить огонь, но кто-то уже тянул его за собой.
Идем!
Когда с глаз Снежкина спала пелена и он смог оглядеться, то увидел, что за руку его держит Цветочница и вдвоем они бегут по коридору библиотеки.
Ты чего там замер? – на ходу спрашивала она. – Все уже ушли давно, один ты со своим рисунком остался.
Они выбежали на улицу.
Трамвай!
Было уже совсем темно, и освещенный салон трамвая смотрелся, как спасительный остров среди подступающей темноты.
Как мы здесь оказались? – Снежкин никак не мог прийти в себя после резкой смены «декораций».
Где «здесь»? – Наташка выглядела злой и уставшей. – Понятия не имею, откуда ты взялся. Я приехала на трамвае. У меня было дело. А вот какого лешего вас сюда принесло?
Погоди… – На секунду Гошке показалось, что у него что-то неладное с головой. – А как же замок? А скрипка? Все закончилось?
Цветочница поморщилась.
Закончилось, не закончилось… Какая разница? Про свои сны кому-нибудь другому рассказывай, – она отвернулась к окну, за которым проплывала темная улица.
Подожди, – не отставал от нее Гошка. – Ты хочешь сказать, что ничего не помнишь?
Ой, – скривила свои пухлые губки Наташка. – Хватит! Надоело! Говоришь, непонятно о чем. – Цветочница сделала паузу и выразительно посмотрела на Снежкина. – А ты, Гогочка, ничего, мне нравишься. Только зря ты с Кондратом связался. Потом пожалеешь.
Чего это я жалеть должен? – насупился Снежкин.
Нет, вы послушайте, она ему еще будет указывать, с кем общаться!
Водокачка, – добавил он шепотом. Уж очень это прозвище ей сейчас подходило.
Не дуйся! – Цветкова решила не обращать вни-мания.на грубость. – Приходи завтра ко мне во двор. Поболтаем. Расскажешь свои сны.
Гошка усмехнулся. Делать ему больше нечего, как бегать за Наташкой.
Решив, что она все сделала правильно и новый кавалер от нее никуда не денется, Цветочница махнула рукой и поднялась с лавки. Она вышла, а Гошка остался сидеть с очень странным чувством в душе. Ему казалось, что все это происходит не с ним. А он, настоящий, остался стоять в зале и все еще слушает, как Любка играет на скрипке.
Снежкин посмотрел на свои руки.
Руки как руки, обыкновенные, в ссадинах и царапинах. Рубашка его, порванная. Джинсы тоже вроде его. И улицы были знакомы. И трамвай как трамвай. Пустой только. Оно и понятно, поздно, нормальные люди по домам сидят, телевизор смотрят. У одного Гошки сногсшибательная способность попадать в разные переделки. Хотя не у одного его. У Любки тоже. Да и Наташка не любит спокойной жизни.