Мари сама подошла к гильотине и потянула за веревку. Начищенный до блеска нож беззвучно пополз вверх.
– Ты приговариваешься к смерти, – произнесла мадам Тюссо, делая приглашающий жест, чтобы Танька удобней устраивалась на смертном ложе.
Фролова снова прижала к себе куклу. Происходящее не укладывалось в ее голове. Она не понимала, что происходит и что от нее хотят. Очередной Карл грубо толкнул ее в спину. Танька покачнулась, но удержалась на ногах. Секунду постояла, шатаясь, и сама свалилась на деревянный помост.
Вокруг нее все кружилось. Лица, глаза, натянутые в улыбке губы. Все это казалось не настоящим, а нарисованным на холсте.
Смерть летала вокруг нее.
И только какой-то звук врывался в ровный гул искусственных голосов. Что-то жалобное и до боли знакомое. Танька бессмысленным взглядом обвела толпу, тусклое небо, шершавые доски. И заметила между досками щель.
Под помостом кто-то был.
Кошки.
Танька чуть не завопила от восторга. Это были Иркины кошки и кто-то еще…
Точно!
Она увидела Кильку. Та что-то такое делала, отчего серая одноглазая кошка жалобно мяучила.
Так вот что это был за звук. Это орала кошка.
Фролова мельком глянула на Мари. Но та была слишком увлечена настройкой гильотины, так что не слышала голоса нелюбимого животного.
Но вот Веселкина выпрямилась, ногой высадила одну из досок помоста и вышла в толпу. Первый ряд восковых фигур шарахнулся от нее во все стороны.
– И так будет с каждым, – торжественно начала Мари и осеклась.
Сначала на помосте показалось огромное блюдо с водой, потом на возвышение вскарабкалась Ирка.
– В чем дело? – нахмурилась мадам Тюссо.
– Душ, – коротко бросила Килька и опрокинула содержимое блюда Мари на голову.
Секунду та стояла с широко раскрытым ртом. А потом начала стремительно складываться, словно кто-то великий и могучий стирал ее огромным ластиком. Через секунду на помосте от великой правительницы будущей вселенной осталась маленькая лужица, да и та вскоре испарилась.
– И даже мокрого места не осталось, – вздохнула Ирка, вытряхивая последние капли. – Как от Гингемы. Или Бастинды… Я уже не помню.
– Что это? – Танька почувствовала, что совсем перестала соображать.
– Ты же сама рассказывала, – спокойно стала объяснять Веселкина. – Взять кошку, искупать в трех водах… Что ж, я зря Глафиру везла? Кис-кис-кис!
Из щели в помосте выскочили оба зверя. Глафира прыгнула на ближайшую фигуру и провела по ней когтями.
Раздался странный треск. Ближний ряд восковых фигур повис лохмотьями.
– Что это? – повторила Фролова, словно других слов в запасе у нее не осталось.
– Декорация. – Килька не отрывала взгляда от кошек. – Муся, не халтурь.
Серая кошка по кличке Муся тоже взялась за дело.
Вскоре все декорации были жестоко порваны, а оставшиеся восковые фигуры толпились у входа в Музей – каждый норовил войти туда первым.
К эшафоту подошел крайне деловой Макс. За ним, переваливаясь с боку на бок, спешил бегемотик.
– Ну что, путешественники, все живы? – весело спросил он.
– Не уверен, – произнес Максим, отряхивая с себя остатки декорации.
– Тогда давайте скорее оживайте – и в дорогу, – бросил машинист, поправляя на голове кепку.
– Что это? – На большее Танька уже была не способна.
– Куклы, спектакль, – бодро начал Тихомиров. – Они изобразили перед тобой представление, а мы им немного подыграли. По-моему, Ирочкин выход с блюдом был самый гениальный. А все эти шутки с исчезновением еще Копперфильд раскрыл. Он тоже любил Эйфелеву башню прятать да статую Свободы с места на место переносить. А фокус-то простой. Перед тобой вешают тряпку с изображением окружающей обстановки, и тебе кажется, что вокруг никого нет. В это время зрители стоят за этой тряпкой и смеются над тобой. А я-то думал, что ты все про какие-то коридоры врешь… Все просто – занавес. Трамвай-то как пропадал? Вот он стоит, потом наплывает туман, трамвай в этом тумане неслышно отъезжает. А когда туман рассеивается, получается, как будто никого и нет. Или ты стоишь, и тебя не видно. А все потому, что свет не на тебя падает. Вот так. Гулкий зал, тишина, коридоры – все декорация. Артисты… – торжественно завершил свою речь Макс.
– А при чем здесь кошки? – сбила его с патетической ноты Танька.
– Они любят обо все когти чесать, вот декорации от них и пострадали, – отмахнулся Тихомиров. Для него в этой жизни ничего непонятного не было.
– А третья вода?
– Про воду ты у моего деда спроси, – выкрутился Макс. – Может, он и объяснит. Хотя вряд ли – дед обыкновенный сумасшедший.
– Находимся-то мы где? – не унималась Фролова.
– А черт его знает, – пожал плечами Максим. – Может быть, в соседнем от твоего дома дворе. Ты со своими глупостями могла все до такой степени напутать, что знакомое место приняла бы за незнакомое.
Фролова обиделась на слишком умного Тихомирова и замолчала. Никогда она его не любила. И даже теперь, после спасения, он ей не нравился. Задается много. Так и хочется ему врезать.
Танька забралась по ступенькам в салон трамвая и сунула руки в карманы. Пальцы наткнулись на что-то жесткое.
Колечко!
Фролова повертела его в руках, надела на палец. Кольцо оказалось непривычно свободным.
– Что такое? – пробормотала она, крутя украшение вокруг пальца.
Вдруг ее пронзила догадка. Это было не ее кольцо. Гладкий блестящий ободок, красиво переливающийся зеленый камешек…
– Ой, мамочки, – ахнула Танька и дернулась было бежать обратно – ей только этого кольца не хватало. Ведь призрак, разобравшись в ошибке, непременно вернется за ним.
Но трамвай уже бежал через знакомую пустынную местность с чахлыми деревцами.
– Пусть только попробует прийти, – пробормотала Фролова, сжимая кольцо в кулаке. – Я ему такую встречу устрою!
И она уставилась в окно, за которым уже мелькали дома ее родного города.
Все началось со сна. Самого обыкновенного кошмара, который может присниться каждому. Но не у каждого сон становится реальностью. А вот у Вовки Наковальникова стал.
Поверхность озера была где-то там, далеко-далеко вверху. Отсюда, с глубины, казалось, что над головой плавает сотня рыбок с серебристыми брюшками. Все они красиво переливаются на солнце, но смотреть на них неудобно, глаза режет от яркого света.
– Во-о-овка!