53. Мы сильно обрадовались, что она не сделала такого с нами. Мама сказала, это доказывает, что Нерисса все еще жива где-то там, внутри, потому что если бы она могла превратить нас в сопли, как тех пожарных, она бы уже это сделала. Я на это сказала, что она, возможно, поначалу была недостаточно сильна, чтобы превратить нас в сопли, а теперь ей уже на нас плевать.
54. Там больше никакой личности не было – один только ярко-оранжевый пульсирующий свет, который иногда разговаривал прямо у тебя в голове.
55. Когда приземлился космический корабль.
56. Не знаю. Он был больше, чем целый квартал, но почему-то ничего не порушил. Он просто вроде как материализовался вокруг нас, так что весь дом оказался внутри. И вся улица тоже.
57. Нет. А что это еще могло быть такое?
58. Типа бледно-голубые. И они не пульсировали. Они мигали.
59. Больше шести, но меньше двадцати. Не так-то легко определить, тот ли это разумный голубой свет, с которым вы имели счастье разговаривать пять минут назад, или уже нет.
60. Три вещи. Во-первых, обещание, что Нериссе не причинят никакого вреда. Во-вторых, что, если они когда-либо сумеют вернуть ее в прежнее состояние, они дадут нам знать и привезут ее обратно. В-третьих, рецепт светящейся пузырчатой смеси. (Могу только предположить, что они читали мамины мысли, потому что она ни слова им не сказала. Возможно еще, им все слила Ее Таковость. У нее определенно был доступ к каким-то воспоминаниям Сосуда.) Еще они дали Придери такую штуку, вроде стеклянного скейтборда.
61. Я бы сказала, жидкий звук. Потом все стало прозрачным. Я плакала, мама тоже. Придери сказал: «Вот круто!» – и начал смеяться и плакать одновременно, а потом кругом опять стал наш дом.
62. Мы вышли на задний двор и поглядели вверх. Там что-то посверкивало, голубым и оранжевым, очень высоко, и становилось все меньше и меньше. Мы смотрели, пока оно совсем не пропало.
63. Потому что я не хотела.
64. Я покормила оставшихся животных. Роланд носился, как заводной. Коты просто жутко обрадовались, что кто-то снова их кормит. Как шиншилла выбралась из клетки, я не знаю.
65. Иногда. Только надо помнить, что она была чемпионкой планеты по вредности еще до того, как стала Ее Таковостью. Но да, думаю, да. Если честно.
66. Сидеть ночью во дворе, глядеть в небо, гадать, чем она, интересно, сейчас занимается.
67. Он хочет назад свой стеклянный скейтборд. Говорит, он принадлежит ему, и правительство не имеет права его отбирать. (Вы же правительство, да?) А вот мама, судя по всему, счастлива разделить с правительством патент на рецепт Цветных Пузырей. Тот дядька сказал, это может стать целой новой ветвью молекулярной чего-то там. Мне-то никто ничего не дал, так что мне беспокоиться не о чем.
68. Да, однажды, на заднем дворе, глядя в ночное небо. На самом деле это была просто такая оранжевенькая звезда. Может, Марс, его же еще Красной планетой называют. Иногда я думаю, что вдруг она уже снова стала собой и танцует там, где бы она теперь ни была, а все инопланетяне кайфуют от ее стриптиза, потому что все равно ничего другого не видели и думают, что это вот такая совершенно новая форма искусства, и им даже плевать на то, какая Нерисса квадратная.
69. Не знаю. Сидеть на заднем дворе, болтать с котами, наверное. Или пускать пузыри идиотских цветов.
70. До самой моей смерти.
Подтверждаю, что это полностью правдивое изложение событий.
Джемайма Глорфиндель Петула Рэмси
Сказка января
ЩЕЛК!
– Оно всегда так? – Малыш растерянно оглядывал комнату. Не будь он начеку, его бы, верно, сейчас размазало по стенке.
Двенадцатый похлопал его по плечу.
– Не-а. Не всегда. Если чего и стоит бояться, так это тех, наверху.
Он ткнул пальцем в чердачный люк на потолке. Дверца была распахнута, и тьма таращилась из-за нее, как черный глаз.
Малыш кивнул.
– Сколько у нас осталось времени?
– Вдвоем? Ну, еще минут десять.
– Знаешь, я все спрашивал там, на Базе, но мне так и не ответили. Сказали, я все увижу сам. В общем… кто они такие?
В темноте за чердачной дверцей что-то неуловимо изменилось. Двенадцатый молча приложил палец к губам, вскинул автомат и подал малышу знак – мол, делай как я.
И тут они посыпались из люка кубарем: кирпично-серые и зеленые, как плесень, острозубые и, главное, быстрые до невозможности. Пока малыш пытался нащупать спусковой крючок, Двенадцатый открыл огонь и уложил всех пятерых. Затем коротко глянул влево, на малыша. Того била дрожь.
– Вот ты и увидел, – подытожил Двенадцатый.
– Я имел в виду, что они такое?
– Что, кто… какая разница? Это враги. Проникают к нам через щели между временами. В пересменок, как сейчас, прямо толпами валят.
И они двинулись вниз по лестнице, на первый этаж. Загородный дом был невелик. На кухне за столом сидели мужчина и женщина. Двое в военной форме прошли мимо них, но хозяева, очевидно, ничего не заметили. Женщина лила шампанское в бокал.
На малыше мундир был темно-синий и новенький, с иголочки. На поясе болтались песочные часы – полный годовой запас белого песка. Мундир Двенадцатого, поношенный и выцветший до голубовато-серого, пестрел заплатками поверх всех резаных, рваных и прожженных дыр. Перед самой дверью кухни…
Щелк!
Вокруг стеной стоял лес, и холод пробирал до костей.
– ПРИГНИСЬ! – завопил Двенадцатый.
Что-то острое просвистело у них над головами и врезалось в дерево.
– А ты вроде говорил, что оно так не всегда, – пробормотал малыш.
Двенадцатый пожал плечами.
– Откуда же они берутся?
– Из времени, – ответил Двенадцатый. – Прячутся за спинами секунд и находят лазейки.
За деревьями что-то бабахнуло, и высокая ель вспыхнула свечой. На ветру затрепетало пламя, зеленое, как старая медь.
– Ну и где они теперь?
– Опять наверху. Они всегда так: или сверху приходят, или снизу.
И они действительно посыпались сверху, точно бенгальские искры, ослепительно прекрасные, белоснежные и, надо полагать, небезобидные.
Малыш, похоже, начал смекать. На этот раз они с Двенадцатым открыли огонь одновременно.
– Тебе инструкции дали? – спросил Двенадцатый.
На земле искры казались уже не такими красивыми – и куда более опасными.
– Ну… в общем, нет. Сказали только, что это всего на один год.