Закрыть нишу оказалось не так-то просто — я водила пальцем то вверх, то вниз по узору, пыталась сдвинуть панель, но все было напрасно. Наконец, утомившись бороться с неподатливым механизмом, я стянула с рук защитные перчатки, налила себе воды из окутанного неведомыми чарами графина и с бокалом в руках устроилась на кровати. Под спину подсунула для удобства пару подушек, а портрет положила на колени. Разница между видимым изображением и его отражением в артефакте меня завораживала. Я машинально поглаживала рамку, ощупывая выступы и впадинки резьбы, и размышляла о том, что же кроме непонятных чар, сеткой трещин лежавших на картине, кажется мне странным.
Так и не поймав ускользающую мысль, я переключилась на придирчивое изучение внешности Эдиллии. С неудовольствием признав, что предыдущая лэй Брэмвейл была красива, я отметила неприятный взгляд, капризность, проскальзывающую в выражении лица, и слишком уж яркий, почти вульгарный цвет волос. Бесспорно, в рыжей было во что влюбиться, но неужели Грэгори не заглядывал дальше смазливой оболочки? Или просто портретист попался не из лучших? Последнюю версию опровергало неимоверное сходство рисованного Грэга с оригиналом. А может, художник питал к Эдиллии личную неприязнь? Сбоку послышался резкий щелчок, я вздрогнула и повернула голову, палец, соскользнув с рамы, коснулся рисунка. Руку пронзило холодом, в глазах потемнело, я еще успела заметить, как возвращается на место, закрывая нишу, панель, и утонула в беспамятстве.
Чернота то рассеивалась грязно-серым туманом, то опять сгущалась, пока не исчезла в один миг, словно кто-то одним рывком поднял занавес. Я все так же лежала на кровати, но комната явно была другой. Полог отсутствовал, а потолок радовал глаз изящным орнаментом. Я попыталась пошевелиться. Руки и ноги хоть и ощущались странно легкими, но двигались, как обычно. Осторожно, чтобы вдруг не потерять сознание еще раз, я села и огляделась по сторонам. На резных столбиках кровати были закреплены глубокие чаши с фасваровой крошкой, а с потолка на цепи спускалась трехъярусная люстра с пляшущими в прозрачных сферах язычками белого пламени.
Слева тяжелые, окаймленные витым шнуром шторы, вероятно, скрывали окна. Справа выстроились три одинаковых шкафа, а в промежутках между ними висели два огромных зеркала. В центре дальней стены находилась массивная двустворчатая дверь, а по бокам от нее — две двери поменьше. Преобладание зеленого в интерьере навевало приятные ассоциации с ухоженным, только что умытым ливнем садом, темные деревянные поверхности лишь усиливали сходство, а небольшие вкрапления позолоты добавляли обстановке роскоши. У того, кто выбирал все это, определенно был хороший вкус.
Средняя дверь распахнулась, и в спальню шагнул Грэгори. Лицо его было сильно осунувшимся, если не сказать — изможденным, а на черной форме охотника пятнами осела белесая пыль.
— Ты еще не спишь, дорогая? — негромко спросил он.
Только обрадовавшись приходу мужа, я запоздало испугалась — одна, в незнакомом месте, в чужой постели, — но раз Грэг здесь, значит, все хорошо и совершенно не о чем беспокоиться.
— Тебя жду! — улыбнулась я, мимолетно отметив, что голос прозвучал как-то странно, будто раздвоившись.
— Не стоило, — отозвался супруг, расстегивая куртку. Бросив ее на пол, он подошел, сел на край кровати и посмотрел на меня. — Тебе нужно больше отдыхать, солнышко.
Непривычное обращение неприятно кольнуло, но я отмахнулась от него, как от надоедливого насекомого. Разве важно, как именно Грэг назвал меня, когда он такой измученный и печальный? Мне вдруг неимоверно захотелось разгладить морщинку между его бровями, дотронуться до чуть запавшей щеки, обнять. Я рванулась вперед, подняв руки, чтобы обвить ими шею супруга, он тоже подался ко мне… но тут поток холодного воздуха с силой толкнул меня в спину, и я, сама не поняв как, распласталась на полу. Поспешно перевернулась. То ли от резкого движения, то ли от падения перед глазами все плыло. Когда зрение обрело прежнюю четкость, я с изумлением уставилась на склонившегося над кроватью Грэгори. По его плечам бесцеремонно шарили чужие ладони, чужие пальцы скользили по его затылку. Нисколько не стесняясь присутствия жены, мой муж целовал какую-то рыжеволосую девицу.
— Грэг! — возмущенно воскликнула я, но он никак не отреагировал. — Прекрати немедленно, — заорала я, вскакивая.
— Солнышко, я устал, — произнес супруг, отстраняясь от своей рыжей. — Не сейчас, Дилли.
— Что? — выкрикнула я, и мне вторил, словно эхо, другой голос — высокий, мелодичный, но с нотками зарождающейся истерики.
— Кто она? — почти сорвавшись на визг, завопила девица, стукнув Грэгори кулаком по плечу.
— Кто я? Это ты кто! — возмутилась я.
— Ты должен любить только меня, — вцепившись в ворот рубашки мужа, заявила рыжеволосая, в ее темных глазах блеснул узкий зеленый зрачок, а из кончиков пальцев полезли тонкие черные шипы.
Несколько мгновений я в ужасе смотрела, как эти колючие отростки впиваются в шею Грэга, как ручейки крови расчерчивают алыми полосами белую ткань, а потом бросилась на помощь.
— Пусти его, пусти! — вопила я, пытаясь схватить девицу за волосы и оттащить от мужа, но мои руки проходили и сквозь нее, и сквозь Грэгори, словно они были всего лишь иллюзией.
Или это я была иллюзорной? Муж тоже боролся, стараясь вырваться из кровавых объятий, но молчал. Наконец ему удалось разжать шипастые конечности рыжей. Почти так же, как и я чуть раньше, словно отброшенный сильным порывом ветра, Грэг отлетел в сторону и рухнул на пол, а я смогла рассмотреть ту, что располосовала его не хуже бешеной шаеры.
В существе, восседавшем посреди кровати, я с трудом узнала Эдиллию, хотя волосы и имя Дилли были более чем достаточной подсказкой. Болезненно худое тело сверху прикрывал кремовый кружевной пеньюар, а ниже пояса — зеленая простыня. На бледном, нездорового землистого цвета лице яркими пятнами выделялись только запавшие глаза со змеиными зрачками. Их неестественная зелень пугала даже больше, чем окровавленные отростки на пальцах бывшей. А копна роскошных рыжих локонов лишь добавляла жути ее облику. Я отшатнулась и, как и Грэгори, оказалась на полу. На колени Дилли упало что-то блестящее, она протянула руку и подцепила предмет одним из шипов.
— А что это у нас такое интересное? — нарочито растягивая гласные, проговорила она. — А чьи это побрякушки носит с собой наш муж? — Капля крови, соскользнув с острого «украшения» на пальце рыжей, пробежалась по цепочке и шлепнулась на спинку моего серебряного покровителя. Зеленый камень налился чернотой и запульсировал, постепенно увеличиваясь в размерах. — Какая занятная игрушка, — разглядывая подвеску, беседовала сама с собой Эдиллия. — Какая прекрасная идея.
Простыня вдруг стала собираться складками, посреди кровати образовалась темная воронка, в которую Дилли, расхохотавшись, бросила кулон. Ткань вздулась шатром и разлетелась на лоскутки, обнажая черное мохнатое тело огромного паука. Над спиной насекомого возвышался торс рыжей с четырьмя парами длинных и тонких, словно плети, конечностей. Облизнувшись раздвоенным языком, жуткая тварь бросилась вперед и стала шустро опутывать Грэга склизкой зеленоватой паутиной. Я сорвала со стены зеркало и принялась лупить им по голове Эдиллии.