– Да, – говорит Люк, отходя на шаг от мола. – Мы принесли ему рисунки.
– Можно посмотреть? – просит Барбара.
Карен достает из сумки и дает Люку его рисунок.
Он с гордым видом показывает.
– С ума сойти! – восхищается Барбара. – Это ты?
– Да. Это я, а это мама, а это папа и Молли.
– Я вижу, – говорит Барбара и обращается к Карен: – Как он хорошо рисует.
Карен улыбается. Барбара не первая заметила это: Люк унаследовал талант отца. А особенно мило, что он, похоже, имеет и склонность к дизайну; в его рисунках скрупулезно изображены все подробности, он фиксирует каждый узор, каждый штрих. Например, она точно узнает, в какой кофточке он ее изобразил, по крошечным пурпурным цветочкам, и он не забыл нарисовать заплатки на джинсах у Саймона, точно как в жизни.
– Ты тоже что-то нарисовала? – спрашивает Барбара Молли.
Молли появляется из-за маминой юбки. Карен дает ей другой лист бумаги, чтобы она показала сама.
– Это Тоби, – объясняет Молли.
– Тоби – это наш котенок, – поясняет Карен.
В отличие от рисунка Люка, эти каракули требуют пояснений.
– Великолепно, – говорит Барбара. – Я уверена, папе понравится. Так вы готовы? – Она поворачивается к Карен. – Вы объяснили им немного, чего ожидать?
– Да.
– Тогда пойдемте со мной.
И она ведет их за дверь в зал.
Там на носилках стоит гроб. Оттуда, где они стоят, не видно, что внутри.
– Мне страшно, – говорит Люк.
До сих пор он был так отважен, что теперь Карен застигнута врасплох. Но она знает, что делать.
– Хочешь, чтобы я взяла тебя на руки?
– Да, – кивает Люк.
Карен кладет сумки и поднимает его.
– Мне тоже страшно, – говорит Молли.
– Хочешь, чтобы я тебя взяла? – предлагает Филлис.
– Да, – говорит Молли, и Филлис поднимает ее.
Все вчетвером они приближаются к гробу. Карен думает, что знает, чего ожидать, и все же запах цветов в сочетании с химикалиями – вероятно, бальзамическими средствами – кажется тошнотворно сладким, чрезмерным. Тревога за детей и этот запах вызывают гнетущие чувства, и к горлу подкатывает тошнота. Карен глотает слюну, чтобы справиться с ней: нужно быть сильной.
Саймон лежит на кремовом шелке, и его лицо стало более серым по сравнению с прошлым разом. Никаких следов вскрытия, и все же такое впечатление, что сам Саймон еще больше удалился из своего тела. Но в то же время, как ни странно, он все так же похож на ее Саймона. Боже, как хочется, чтобы он заговорил! Он в костюме, в белой рубашке с галстуком, которые она с Филлис и Аланом выбрали вчера вечером. От этого он выглядит очень серьезным и официальным, не таким, как она привыкла его видеть. Первым делом, приходя с работы домой, он расстегивал воротник и распускал галстук – не выносил, когда его что-то стесняло. Карен представляет, как ему хочется это сделать сейчас.
Она подумывала сегодня утром, не заменить ли одежду, но что бы она принесла взамен? Костюм, который они подобрали с Филлис и Аланом, очень респектабельный, они выбирали его вместе, и хотя ей лично Саймон больше нравился в повседневной одежде, казалось неправильным, если его похоронят в просторном толстом джемпере или свитере. Все равно теперь у него есть халат – часть менее официального Саймона.
Филлис, стоящая рядом с ней, вскрикивает, не в состоянии сдержать чувства.
Для нее это ужас, думает Карен. Она опускает Люка на бедро, чтобы удержать его одной рукой, а другой рукой сжимает плечо Филлис.
Все четверо молча замирают, глядя на тело Саймона.
– Можно его потрогать? – спрашивает Люк.
Карен смотрит на Филлис, та кивает.
– Ладно. Просто проведи рукой по его щеке.
Она наклоняется, чтобы Люк мог перегнуться через край гроба.
– Ему холодно? – спрашивает Карен.
– Да. Почему?
– Потому что кровь больше не течет в папином теле. Знаешь, когда порежешься, течет кровь? Это потому что твое сердце ее качает по всему организму. По рукам, – Карен проводит по его рукам до кончиков пальцев, – сюда… И обратно. И также по ногам, – она проводит рукой по ногам до самых туфель, – и обратно. А у папы сердце остановилось и больше не качает кровь, вот почему папе холодно.
– Можно мне его пощупать? – спрашивает Молли.
– Конечно, можно, – говорит Филлис.
Молли нагибается и тоже трогает щеку Саймона, маленькие пухленькие пальчики касаются старой мужской кожи.
– Значит, папа умер? – спрашивает Люк.
– Да. Это только папино тело. А сам папа теперь на небесах.
Она старается быть прямой, насколько это возможно. Конечно, неопределенные ответы только запутают и встревожат обоих.
– Но как же он туда попал, если он здесь?
Карен пытается найти ответ попроще.
– Его тело здесь, а его душа там. – Он глубоко вздыхает. – Ну… не хотите положить ваши рисунки в папин специальный ящик?
Они кивают – оба все еще сжимают рисунки в руках.
– Тогда почему бы не положить их сюда? – предлагает она, беря рисунок Люка и засовывая его под крышку гроба, чтобы не упал. Потом берет рисунок Молли и делает с ним то же самое. – А теперь, может быть, ваши игрушки попрощаются с папой? Они лежат в большом мешке у двери, если сможешь его принести, Люк.
Люк соскакивает на пол и приносит. Карен берет Синего крокодила и протягивает сыну.
Люк в нерешительности закусил губу.
– Я! – Молли тянется к принцессе Авроре.
Карен протягивает дочке куклу.
– Наклонись туда с Авророй, чтобы она поцеловала папу. Папа любит, когда его целуют, ты же знаешь.
Карен понимает, что путает понятия о теле и душе Саймона, но она сочиняет на ходу, без подготовки. Филлис подносит Молли к гробу. Та торжественно прикладывает Аврору к щеке Саймона, сопровождая это движение звуком поцелуя.
– Может быть, дать Синему крокодилу поцеловать другую щеку, Люк?
Карен нежно за плечо подводит Люка к краю гроба.
Малыш все еще не уверен, но не хочет показаться нерешительным по сравнению с младшей сестренкой, и поэтому следует совету.
– А теперь отдайте папе его халат, – говорит мать, вытаскивая его из мешка. – Думаю, мы просто положим его сверху, накроем, вот так. – Она накрывает Саймона халатом и подтыкает вокруг костюма. Может быть, не совсем уместно оставлять его так, но она обсудит это с Барбарой отдельно.
– Ему будет уютно? – спрашивает Молли.
Карен кивает.