09 ч. 45 мин.
Карен стоит на автомобильной стоянке. Она сама точно не знает, как сюда попала и сколько уже тут находится. И только когда трясущимися руками пытается закурить, осознает, что идет дождь. Белая бумага сигареты покрывается капельками, которые расплываются и пропитывают ее. Карен смотрит на небо – по нему несутся серые тучи. Она запрокидывает голову, и лицо быстро покрывается водой. Она должна почувствовать на коже холодную влагу, но не чувствует. Карен открывает рот, чтобы проверить, может ли ощутить вкус, но, хотя рот наполняется дождинками, она не чувствует никакого вкуса. Она поеживается, но холода совсем не испытывает.
Карен пытается понять, где находится. Неожиданно видит большую вывеску:
КОРОЛЕВСКАЯ БОЛЬНИЦА ГРАФСТВА СУССЕКС
Кажется, в этом есть какой-то смысл. И что теперь делать?
Саймон мертв.
Мертв.
Она повторяет это слово про себя, и сама видела, как он умер прямо у нее на глазах, но это не реально.
Она наблюдала, как две медсестры пытались оживить его, а санитары пытались электрическим шоком запустить его сердце – они пытались снова и снова, и в карете «скорой помощи» тоже. И доктор подтвердил, что Саймон умер несколько минут назад, и записал время смерти, но это все же нереально, этого просто не может быть.
Ей позволили побыть с Саймоном в отделении экстренной помощи – там повсюду торчали трубки. Теперь его перенесли в морг – очевидно, в смотровой зал, где ей предложили, если хочет, еще какое-то время побыть с ним. Но ей прежде всего хотелось выкурить сигарету, и она оказалась здесь, в растерянности и ошеломлении.
– В ошеломлении.
Теперь она повторяет это слово вслух. У нее странные воспоминания. Разве не говорят, что ошеломление – первая стадия горя?
Наверное, ей нужно как-то позаботиться о детях. Который час? И где они? Ах, да, конечно, сегодня они с няней, с Трейси. Ее номер, да, верно – он у нее в мобильнике.
О, боже, идет дождь, вовсю. Ей лучше укрыться от дождя, а то телефон намокнет.
Карен видит большой стеклянный навес у входа в больницу, всего в нескольких шагах. Там стоят люди и разговаривают. Она присоединяется к ним. Теперь она в укрытии и сознает, что промокла. Челка прилипла ко лбу крысиными хвостами, и холодные струйки стекают по затылку на шею; даже ее замшевые туфли промокли – какой ужас!
Карен достает из мешка телефон – из мешка с ручками, в котором носит документы, когда они есть, и в котором сегодня лежит мартовский выпуск журнала «Ведение домашнего хозяйства», кошелек, губная помада и расческа, бутылка воды и сигареты. В ее мобильнике, базовой модели в потертом кожаном футляре, который дети облепили ужасными блестящими стикерами, в списке контактов есть номер Трейси. Наверняка существует способ найти его быстрее – быстрым набором или как-то еще, – но она не помнит, как это сделать. Поэтому перебирает составленный по алфавиту список и, наконец, дойдя до Трейси, хочет нажать зеленую кнопку вызова.
Боже, что она делает? Что она скажет? «Люк, Молли, папа умер. Приезжайте посмотреть на тело»? Ради бога, им пять и три. Они не поймут. Она сама не понимает.
Господи. Господи!
Нет, Карен нужно поговорить с подругой, с лучшей подругой. Она скажет, что делать: она всегда все знает. Этот номер она набирает автоматически, не думая. Все еще трясущимися руками Карен нажимает на кнопки с цирами.
* * *
Неподалеку от Клэпхэм-Джанкшн такси застревает в пробке. Водитель мчался на автостраде М23, со впечатляющей быстротой пробрался через удручающие окраины Кройдона, Норбери и Стретэма, несмотря на десятки светофоров, но теперь им понадобится минут двадцать, чтобы спуститься с Сент-Джонского холма.
Анна начинает волноваться, и тут она чувствует на бедре вибрацию – звонит телефон. Вскоре он начинает звонить все громче в глубине ее сумки из змеиной кожи. Она роется в ней. Черт возьми – где же он? Наконец, она нащупывает гладкий металл и вытаскивает аккуратный телефончик, напоминающий моллюска. Она торопливо раскрывает его, зная, что через несколько секунд он переключится на голосовую почту.
– Привет! – говорит она, с радостью увидев на экране имя.
– Анна? – спрашивает голос, тихий, горестный.
– Да, это я. А это ты?
Голос на другом конце ломается:
– Да.
Он звучит так, словно его обладательница хочет сказать что-то важное.
– Эй, эй, – говорит Анна более спокойно и отчетливо, прямо в микрофон, чтобы ее было лучше слышно. – Что случилось?
– Тут… понимаешь… Саймон.
Голос – такой ей знакомый – звучит странно тихо.
– Что с ним? – не понимает Анна.
– Он… – Повисает пауза. Долгая пауза.
– Что? – допытывается Анна – теперь она встревожилась.
– Он…
И тут все сразу проносится у Анны в голове. У нее жуткое предчувствие: она уже знает, что сейчас последует, но этого не может быть, нет, не может, – и вот страшное подтверждение, слово уже здесь, в такси, вылетело:
– Умер.
– О, Боже! – вскрикивает Анна. Мысли теснятся. Что это – какая-то глупая шутка?
– В чем дело? – спрашивает Лу, схватив Анну за колено.
Анна стряхивает ее руку, жестом показывая, чтобы та замолчала.
– Как?.. Когда?..
– Только что… Сегодня утром… В поезде…
– Что? На семь сорок четыре до Виктории? Нет!
– Да. – Голос еле слышен. – Как ты узнала?
– Да я была в этом поезде! – восклицает Анна. – Господи Иисусе, не могу поверить! Ой, ой, Карен… – Она инстинктивно начинает плакать, огромные слезы капают, она не в силах их сдержать. На самом деле это даже не печаль, она еще не успела сознать ужасное известие. Это шок. Карен и Саймон – ее друзья. Карен – ее лучшая подруга. И все же нужно принимать правду, какой бы горькой она бы ни была. Что вы делали в этом поезде? Вы обычно не садитесь на него… Это я на нем езжу.
– Да, наверное, так и должно было быть, – говорит Карен. – Я не подумала.
– Черт! – И вдруг Анна осознает, что это не шутка. Совсем не шутка. – Вам сегодня нужно было подписать бумаги на ипотеку, да?
– Да, – говорит Карен, чуть громче шепота. – Мы вместе ехали в Лондон, к юристам, а потом Саймон собирался на работу. Это казалось вполне разумным. А потом мне нужно было кое-что купить. Я собиралась в «Хэмлис» [7] , поискать Люку подарок на день рождения.
В это время вмешивается водитель такси.
– Мне очень жаль, – говорит он, и его тон на этот раз не так резок, – но мы приехали.