– «Восток» прекрасная машина, надежная.
– Да, прекрасная. Ни рулить невозможно, ни сделать ничего в полете. Правильно Юрка про себя сказал: не знаю, кто я – то ли первый человек в космосе, то ли последняя собака… И вы, девчонки, теперь конкуренцию составляете. И нам, и друг другу… А ты помяни мои слова: полетит из вас одна. Первая, она же последняя и единственная. А остальным скажут до свидания. Потому что ни за чем вы, девушки, в космосе не нужны. Все это чистой воды пропаганда: ах, первая в мире женщина-космонавт – советская!
– А я смотрю, – вздыхает Галя, – вы, Гриша, циник и маловер.
– Я грубый, трезвый реалист. И потому предлагаю: а пойдемте, Галя, гулять.
– Вы женаты, Гриша, не забыли?
– Ах, жена не стена, можно и подвинуть.
– Со мной, Гриша, подобные «строительные работы» по части подвижки родных стен не подходят.
– Ладно, Галя, я ведь просто гулять зову – не целоваться или чего еще, упаси бог.
– Нет, нет, не сегодня. Плоховато себя чувствую – только врачам не говорите.
Но он зовет на следующий вечер, она отбояривается тем, что по астрономии так много задали. А потом – на следующий. И вздыхает: «С женой у меня никакого взаимопонимания нет, ребеночка она мне родить так и не смогла, о разводе подумываю, не станут же они меня из-за развода из отряда отчислять, как думаешь? А я так хочу наследника, сына, а ты счастливая, у тебя уже есть сыночек, пойдем, расскажешь мне о нем». И непонятно, то ли врет красиво, то ли впрямь правда, но сердце дрогнуло: я баба слабая, я разве слажу, как написал молодой поэт Вознесенский.
И они все-таки идут – не топают вместе по городку, где даже березы имеют глаза и уши, а уговариваются встретиться у дыры в бетонном заборе, о которой все знают, и пройтись потом в лесочке за территорией. Май в Подмосковье так упоителен, распустились вишни и черемуха, небо полночи озарено нездешним светом, и заливаются соловьи.
А на обратном пути, когда, потеряв осторожность, Гриша все-таки решает не трусливо возвращаться в профилакторий по отдельности, а проводить Галину и слегка приобнимает девушку за талию, а она отчасти склоняет ему головку на плечо, им встречается собственной персоной командир полка подготовки космонавтов генерал-майор Провотворов. Он внимательно смотрит на них в полусумерках, а потом командует:
– Капитан Нелюбин, зайдите ко мне.
Подмосковье, военный городок
(в будущем Звездный).
Генерал Провотворов
В своем кабинете генерал задернул шторы и плюхнулся в личное кресло. Григорию садиться, разумеется, не предложил. Напротив, прорычал:
– Как стоишь, капитан! А ну-ка, смирно! И поправь свой внешний вид!
Что оставалось делать? Что может сделать капитан перед лицом генерал-майора, командира войсковой части? Пусть даже он не в строевом, а в обычном тренировочном «олимпийском» костюме: синий верх, синий низ, белые полосы. Только поправить молнию на олимпийке и вытянуться.
И тут Провотворов задал неожиданный вопрос. Вопрос не силы – а слабости. И прозвучал он так:
– Что у тебя с ней было?
Гриша тут сдержаться никак не мог и ухмыльнулся вслух:
– Странный вопрос для командира части, скорее он подходит для любовника. – Проклятый язык! Не сдержался, выпалил то, что думалось!
И тут генерал совсем взбеленился:
– Да ты что себе позволяешь, щенок! Ты забыл, о чем я вас всех предупреждал!? Персонального дела захотел!? И по строевой, и по партийной части? Ты забыл, что сам – женат? Что партийный? Под Москвой служить надоело? В спецотряде ВВС?! Под Хабаровск захотел? Вот учти, Григорий: если я тебя еще раз когда-нибудь с этой космонавткой увижу – именно с этой, наплевать на других – Галиной Иноземцевой, – не сдобровать тебе, не сносить головы! Понял ты меня!?
– Так точно, – вздохнул Нелюбин.
– Капитан Нелюбин, что вы там себе бормочете! Повторить, ЧТО ИМЕННО вы поняли.
– Больше не подходить к слушателю-космонавту Иноземцевой.
– Громче!
– Больше я не должен даже подходить к слушателю-космонавту Иноземцевой.
– Кругом марш!
…А назавтра утром на построении Провотворов зачитал приказ:
– Первое. В связи с неоднократным нарушением дисциплины капитана Нелюбина от подготовки к полету в качестве запасного пилота – ОТСТРАНИТЬ.
А Галю сразу после построения и завтрака отправили в институт авиационной и космической медицины – проходить тренировки в сурдокамере.
Подмосковье, военный городок (Звездный).
Галя
Сурдокамера – это вот что: наглухо закрытая комната площадью два на два, не больше. Там столик и кресло, в котором можно спать. И никакой связи с внешним миром. Точнее – тебя испытатели видят и слышат. И оценивают все, что ты делаешь и говоришь. Но ты – не видишь и не слышишь никого. Тебе три раза в день дают еду. И порой тушат свет, чтобы можно было сходить в туалет. Ты можешь делать все: петь, разговаривать, писать, рисовать. Надо только не забывать, что психологи, врачи и командиры будут потом изучать каждое твое слово, каждую запись и рисунок. И непонятно, что сказанное, написанное или нарисованное тобой они сочтут правильным, а что засвидетельствует, что ты космического полета не выдержишь.
Муж Владик заранее рассказывал Гале про сурдокамеру, и зачем она придумана, и почему именно десять дней в ней сидеть приходится. Оказывается, запасов воздуха на корабле, в случае чего, хватает именно на десять суток. По идее, орбита будущего полета высчитывается таким образом, что если тормозная установка откажет, то за десять дней, цепляясь за атмосферу, аппарат затормозится об нее и упадет на Землю. Да – тогда посадка будет жесткой. И упадет корабль неизвестно куда. Однако главное: надо быть заранее уверенным, – что космонавт за эти десять дней в одиночку на орбите сохранит самообладание и не сойдет с ума, на радость западным оппонентам.
Говорили, что Юрка Первый в сурдокамере по громкой связи смешил врачих, а однажды гаркнул так, что всех напугал: «Внимание! Внимание! Мы подходим к плотным слоям атмосферы планеты Венера! Готовимся к посадке!» Алеша Блондин в своей отсидке рисовал, Герман Второй – читал стихи. Но потом книги в сурдокамере запретили – их ведь не возьмешь с собой на борт настоящего корабля.
А Паша Бондаренко, слушатель-космонавт, здесь, в сурдокамере, – погиб. Одиннадцатого марта шестьдесят первого. Темная история. Рассказывали, что брал у себя кровь для анализа – ватка, смоченная спиртом, попала на электроплитку, начался пожар: воздух в сурдокамере перенасыщен кислородом.
Но нет, нет, не надо думать о трагичном и грустном. Лучше о хорошем.
«А Провотворов, оказывается, какой мстительный и ревнивый. Готов сражаться за меня. Причем любыми методами. Гришку от полета отстранил. Меня в сурдокамеру спрятал. Нет, нет, это не радостное, не хорошее.