Начав так, он подробно рассказал, где и чему учился, как совершенствовал свой дух. Окончив свою учебу и возвращаясь во дворец, где ждали его жена и дети, он прилег отдохнуть под деревом бодхи и, обретя удивительный духовный опыт, вновь поднялся в горы и решил продолжать путь аскезы… Так он подробно описал мне всю свою жизнь до конца своих дней.
Но, впервые слыша имена, всплывающие в его рассказе, я не смог их сразу запомнить, кое-что я не расслышал, поэтому и содержание не вполне понял. Только последние фразы отчетливо врезались в мою память:
— Мое учение в моей родной Индии полностью исчезло, поскольку было отвергнуто отшельниками. Оно распространилось в Китае, достигло Японии, и здесь, называя его буддизмом, ему ревностно следуют вот уже две тысячи лет.
Шакьямуни — основатель японского буддизма, поэтому я хотел убедиться, насколько сказанное им соответствует действительности. Я решил дать послушать пленку моему молодому другу, университетскому профессору Е., крупному специалисту по буддизму, позвонил ему, объяснил обстоятельства и изложил свою просьбу.
Он зашел ко мне вечером следующего дня, пораньше уйдя после занятий. Я сразу дал ему послушать пленку.
Когда он подтвердил, что все сказанное на пленке соответствует действительности, я был потрясен.
— И все-таки возможно ли, чтобы этот голос и манера говорить принадлежали самому Шакьямуни? — засомневался Е. — Слушая его, я не мог оторваться, но все же это как-то странно.
— Я не понимал, что Шакьямуни говорит, но красота его голоса и манера изъясняться меня заворожили, — сказал я, взглянув на своего молодого друга.
Бог Великой Природы, сам обратившись ко мне, очистил мое сердце от пыли.
Единый Бог Великой Природы так велик, что люди не способны лицезреть Его, но голос Бога — как у тридцатилетнего человека, ясный, чудесный, высокий, и громкость его ни с чем не сравнима. Слова несколько архаичные, фразы короткие, и каждая запечатлевается всем существом того, кто Ему внемлет…
Я провел несколько месяцев, слушая речи, произнесенные устами юноши Ито, и был заворожен голосами, словами, манерой говорить тех, кто впервые обращался ко мне — Мики Накаяма, Иисуса, Шакьямуни, Бога Природы…
После уже ко мне взывало содержание их речей, заставляло задуматься. Чаще других со мной говорила госпожа Родительница — Мики Накаяма.
Тем не менее к юноше Ито, через которого ко мне обращалась госпожа Родительница, я не испытывал особого интереса. Госпожа Родительница походя нередко упоминала о нем, называя «этот ребенок» или «ясиро», но как только разговор оканчивался, он убегал на работу, что не способствовало пробуждению моего интереса к нему.
Но вот как-то раз он поднялся, поспешая на работу, и вдруг лицо его исказилось, и он схватился обеими руками за правый бок. И тут-то впервые заговорил о себе.
— Случается, что у меня болит то тут, то там, наверно, и сейчас подхватил чью-то болезнь, но во время работы все проходит, — сказал он и, волоча ноги, ушел.
Тогда же я узнал, что он каждый день по утрам занимается физическим трудом, а вечером и до поздней ночи подрабатывает в ресторане в Синдзюку.
Через несколько дней на обратном пути из университета ко мне зашел профессор Кодайра и после короткого вступления начал с волнением рассказывать: ему стало известно, что по тем числам месяца, в которых присутствует восьмерка, юноша Ито вещает слова Бога в городе Кавагути. Он пошел. Верующих набилось в маленький домик немерено, на улице стояла толпа из тех, кто не смог войти.
Дочь, слышавшая наш разговор, сказала, что хочет отблагодарить юношу Ито за то, что он приходит к нам каждую неделю, и в один из указанных дней, когда у нее не было занятий, с утра пораньше отправилась в его дом в Кавагути. Она вернулась в шестом часу, и ее рассказ меня поразил.
Дочь пришла рано и смогла сесть возле юноши Ито, когда же закончились обращенные к ней слова, она хотела уйти, но из-за столпотворения не имела возможности подняться, и ей пришлось остаться. Вскоре начали раздавать коробки с едой, приготовленные его матерью. Дочь последней взяла коробку, а юноша Ито, отказавшись от обеда, продолжал изрекать слова Родительницы, обращенные к подходившим к нему верующим, и она, сидя прямо перед ним, постеснялась есть. Около трех алое кимоно на нем, казалось, все пропиталось потом, вид у него был довольно жалкий, вскоре он сам сказал, что ему нужно переодеться, и поднялся. Воспользовавшись моментом, дочь тоже смогла встать и уйти.
После этого события мои домашние стали относиться к нему с еще большей любовью, и в конце года, когда я пригласил его на проводы старого года, предупредив, что будет также профессор Кодайра с супругой, он обрадовался, пришел пораньше и помогал на кухне, а затем, переодевшись в алое кимоно, передал всем слова госпожи Родительницы.
После этого мы сели за накрытый стол. Кроме супругов Кодайра, гостями пришли только моя старшая дочь с супругом, трое близких друзей и домашние, поэтому было спокойно, но поскольку это были как-никак проводы старого года, пили саке и по кругу пели песни. Когда подошла очередь Ито, он встал и прекрасным тенором спел арию Фауста «Невинная обитель» из оперы Гуно.
Когда он закончил, все зааплодировали, раздались крики: «Браво, бис!» Он вновь встал и исполнил «Песню цветов» — арию дона Хосе из «Кармен» Бизе, вновь заслужив бурные овации.
Я не знал, что он такой прекрасный певец, и только дивился. И еще сокрушался: имея такой голос и такие вокальные данные, к тому же с такой красивой внешностью, подучись он в Италии, Ито мог бы вполне стать всемирно знаменитым оперным певцом.
Мы сидели рядом, поэтому, улучив момент, я сказал ему об этом. Вообще-то он не употребляет спиртного, но на этот раз немного пригубил, и этим, возможно, объясняется искренность, с которой он мне ответил:
— Когда я заканчивал школу, учителя советовали мне поступить в консерваторию, но у меня не было желания…
— Кем же ты хотел стать?
— Монахом.
— Буддийским монахом? — удивился я.
Впервые он рассказал что-то о себе, но дальше распространяться не стал. Только когда наша вечеринка уже закончилась, я осознал, какое он проявил расположение к моей семье, удостоив нас своим визитом.
Прошло несколько лет.
От Бога Великой Природы я получил повеление стать его опекуном, чтобы наблюдать за его развитием.
За прошедшие годы я много слышал о нем от разных людей. Их рассказы я принимал на веру, но теперь решил пропускать мимо ушей. Решил не верить ничему, кроме того, что знаю сам…
Впрочем, поскольку юноша Ито ничего не говорил о себе, мои сведения о нем были крайне ограниченны, несмотря на то что мы виделись каждые четыре-пять дней. Все, что я узнал за два года, — это то, что он утром выполняет работу, требующую физического труда, а по вечерам работает в ресторане до поздней ночи и делает это, по его словам, и как своего рода упражнение в аскезе.