— Не знаю. Я всегда призывал себя к сдержанности, мне казалось, я должен принимать к сведению то, что мне говорят, и не проявлять излишнего любопытства. Да, вот еще… В апреле, не помню, какого числа, Родительница вдруг сказала: «Знаешь, есть одна холодная страна на севере, над которой развевается красное знамя? Там с гордостью говорят о том, что благодаря прекрасному руководству все простые люди счастливы и в стране царят мир и спокойствие… Кстати, в других странах тоже кое-кто этому верит, на деле же народ этой страны несчастен, ибо верховная власть там абсолютна и простые люди даже дышать свободно не могут… Но они терпеливы… Руководители этой страны, ни на что невзирая, вошли в сговор со многими соседними странами Восточной Европы и пытаются навязать им свой красный курс, более того, они стараются переманить на свою сторону и западных соседей в надежде и у них внедрить собственные устои. Это очень беспокоит Бога-Родителя, который любит все человечество, все люди для Него — возлюбленные чада… К тому же эта страна одержима идеей освоения ядерного оружия, Америка же, стоящая во главе западных держав, старается не отстать от нее и тоже наращивает темпы ядерного вооружения. Если противники не одумаются, человечество окажется на краю гибели. Опасаясь этого, Бог-Родитель решил сначала заняться красной страной. Но медлил, боясь страшного взрыва, чреватого гибелью и страданиями многих людей. Однако в конце концов, придя к выводу, что это неизбежно, Он решил принять на себя бедствия, готовые обрушиться на Его возлюбленных чад, и пострадать вместе с ними. Я должна помочь Ему, поэтому некоторое время не смогу навещать тебя». Потом, в некотором замешательстве, она добавила: «В таких случаях в красных странах принято обходиться без огласки, но на этот раз им ничего не удастся скрыть — ветер отнесет облака дыма в западные страны…» И вот через несколько дней из газет я узнал об аварии на советской атомной станции в Чернобыле и сразу понял, что речь шла именно об этом. На следующий день Родительница снова пришла и, как ни в чем не бывало, принялась беседовать со мной, голос у нее был очень усталый, она с жаром говорила о любви Бога-Родителя к людям…
— Значит, авария в Чернобыле была частью Великой Уборки, которую проводит Бог-Родитель ради Спасения Мира? — спросил, тяжело вздохнув, явно взволнованный Каваиси-старший.
Я хотел было рассказать ему о своей последней беседе с Родительницей, когда она пришла ко мне, только что вернувшись из Средней Азии, из Ирана и Ирака, где была вместе с Богом-Родителем и где, по ее словам, просто ад кромешный.
Но я не смог ничего ему сказать: мне вдруг вспомнился рассказ живосущей Родительницы о тех страшных днях, когда на Хиросиму и Нагасаки сбросили атомную бомбу, вспомнилось, как она содрогалась от рыданий, жалея бесчисленных детей своих, сгоревших заживо, а я, слушая ее, даже не удосужился задать себе вопрос, почему она мне все это рассказывает именно теперь, и просто принял ее слова к сведению.
— Сэнсэй, но раз Бог-Родитель сам проявляет такое беспокойство по поводу атомной бомбы, может, нам не стоит опасаться новых войн? — вдруг спросил Каваиси-младший почти одновременно с отцом, который сказал:
— Сегодняшний разговор убедил нас в том, что Бог-Родитель осуществляет Великую Уборку ради Спасения Мира, а Родительница помогает ему в этом… Так что на один вопрос мы уже получили ответ… Знаете, сэнсэй, когда после долгого перерыва мы встретились с вами в этом саду, я поразился вашей молодости. И это при том, что вам тогда уже исполнилось девяносто. Ведь вы живете творческой жизнью около шестидесяти лет, не так ли? Все эти годы вы без устали писали, причем из-под вашего пера выходила настоящая литература, а не дешевое чтиво. И вот когда, казалось бы, вы написали уже все, что хотели, и можете отдохнуть, вы беретесь за книгу «Улыбка Бога», а едва закончив ее и издав, снова, как в молодые годы, отдаетесь творчеству, и глаза ваши блестят от воодушевления… Это поразительно. Вы пишете, руководствуясь указаниями Бога, и этот наш разговор окончательно убедил меня в том, что вы тоже помогаете Ему в деле Спасения Мира… Я убедился еще и в правильности слов Жака о том, что любимое дело — это талант, дарованный человеку Богом, и если он всю жизнь занимается этим делом, то выполняет свое предназначение… То есть я тоже признал существование великого Бога-Родителя. К сожалению, это случилось поздновато, но ведь лучше поздно, чем никогда… Я моложе вас, к тому же на старости лет обрел такого замечательного сына… Теперь я тоже стану писать по-настоящему серьезные книги, чтобы исполнить роль, уготованную мне Богом. Пусть никто не станет читать мною написанного, но я преисполнен решимости взойти на алтарь и буду до самой смерти писать свои эссе, которые никто, кроме меня, не напишет…
— И правильно сделаешь… — ответил я, а сам смотрел на деревья: воздев зеленые ветки к чистому небу, они славили благодатную Великую Природу. Снизу им вторили цветы: дикие горицветы, лиловая скабиоза, белые лилии… И даже те незаметные безымянные цветочки под ногами… «Может быть, этот маленький садик тоже является частицей рая на земле…» — задумался я, и вдруг мои размышления прервал голос Каваиси-младшего:
— У вас в саду так прохладно. Наверное, потому, что он на вершине холма, который выдается вперед, как полуостров.
— Да, в этом смысле нам повезло.
Тут Юрико, до этого времени молчавшая, робко спросила:
— Сэнсэй, простите, но… эта мозоль на вашем правом указательном пальце, она от ручки?
— А? — И я стал разглядывать свои указательные пальцы — и левый и правый. В самом деле, на правом вторая фаланга была немного искривлена, выгнута вправо.
— Ты считаешь, это от ручки? Раньше я пользовался толстой авторучкой «Монблан», а когда, после трехлетнего перерыва, сел писать «Улыбку Бога», обнаружил, что мне трудно писать старой авторучкой. Я не знал, что и думать, а потом заметил, что у меня просто искривлен палец. Выходит, от ручки?
— Это драгоценное свидетельство ваших шестидесятилетних трудов… Можно взглянуть? Жаль, что нельзя рассказать свекрови о нашей встрече… Представляю, как бы она радовалась!
— Да, я тоже подумал о том, как бы счастлива была Ёсико, окажись она здесь с нами. Ах, если бы она задержалась в мире еще на год!
— Но, отец, мама, как доказал гениальный Жак, пребывает сейчас на небесах, в атмосфере, она покоится в объятиях Бога Великой Природы и оттуда смотрит на нас и радуется. Так что не надо грустить…
— Но в это я все-таки еще не могу поверить.
— Простите, что вмешиваюсь, — решила вставить словечко моя дочь, которая, обслужив гостей, тихо сидела в сторонке на стуле, — госпожа Родительница как-то сказала мне в нашем токийском доме, что хотя моя мать и находится теперь в мире Бога-Родителя, она вместе с нами слушает ее слова и радуется. Мама охраняет и меня, и наш дом, надо бережно хранить в душе память о ней, но предаваться скорби нельзя… Знаете, я часто чувствую ее присутствие, хотя и не вижу. Вы тоже должны в это верить.
Я молча слушал их, переводя растроганный взгляд с одного на другого. Мне хотелось хоть на миг продлить эти драгоценные минуты. «Как прекрасно, — думал я, — когда родные и близкие сидят вот так, в окружении благодатной Великой Природы и ласково, любовно беседуют… Ведь, наверное, это и есть одна из форм той идеальной „жизни в радости“, к которой всегда призывает живосущая Родительница…» И мне показалось, что среди сидящих в саду явственно различимы лица Ёсико и моей жены.