— Если уж всего за два года нам удалось воздвигнуть на этом белом песке такой город, то недалек тот день, когда вся наша родная земля, обращенная арабами в пустыню, превратится в обильный и плодородный край, каким она была прежде, — сказал он, а молодой человек, в недалеком прошлом доцент одного из болгарских университетов, пожав мне руку, добавил:
— Приезжайте лет через десять, посмотрите, какой станет наша земля.
Авиакомпания предложила всем желающим совершить за ее счет экскурсию по святым местам, пока будет ремонтироваться самолет. Разумеется, все японцы с удовольствием откликнулись на это предложение, и таким образом по чистой случайности мне посчастливилось целых два дня провести на Святой земле.
Нам пятерым выделили старый автомобиль и на следующее утро повезли в Святой Иерусалим. Нашим водителем был молодой переселенец из Румынии, экономист по образованию. От Тель-Авива до Иерусалима шестьдесят километров, но сквозь пески и по голым холмам была проложена великолепная дорога. Как мы узнали, основной задачей государства было обеспечить пищей и работой евреев, которых в день приезжало около трех тысяч человек: вдоль дороги там и сям виднелись временные бараки для переселенцев. По словам нашего водителя, евреи, съезжавшиеся сюда со всех уголков земного шара, отдавали молодому государству все, что только имели: кто капитал, кто технические навыки, кто просто труд. Люди делали все, чтобы превратить свою опустошенную арабами родину в прежнюю плодородную землю, землю обетованную. По дороге нам встречались отряды, выполнявшие разную работу: одни копали глубокие колодцы в пустыне, другие везли откуда-то воду — благодаря стараниям этих людей пустыня должна была превратиться в плодородные пахотные земли и пастбища. Причем на них в любой момент могли напасть арабы.
Так или иначе тот день я провел на святой иерусалимской земле и ночевал в пригороде, в доме местного жителя, который именовался «Вертоград». Разумеется, наш водитель провез нас по всем священным местам христианства. Я напряженно пытался вспомнить все, что читал когда-то о жизни Христа. Стояла середина мая, день выдался очень ясный, на небе ни облачка, глядя на низкое неохватное синее небо, я с умилением сердечным думал о том, что когда-то, две тысячи лет назад, под этими небесами жил Иисус Христос. Одно огорчало — куда бы мы ни шли, взгляд постоянно натыкался на израильские патрули — они были и на холме, где Иисус совершал последнюю вечерю, и на холме, где он в последний раз молился Господу, чуть подальше виднелись и арабские солдаты. И Голгофа, и река Иордан оставались арабскими территориями, и попасть туда было невозможно, когда же я выразил желание сфотографировать их хотя бы издалека, меня поспешно остановили, сказав, что арабы начнут стрелять. Иудейские горы, иудейская пустыня, побережье Мертвого моря — места, где проповедовал Иисус Христос, — все это было арабской территорией.
Хозяином «Вертограда», дома, где мы провели ночь, оказался выходец из Франции, его семья, состоящая из пяти человек, числилась на военной службе, все, за исключением жены, были солдатами израильской армии. Они оказались чрезвычайно добродушными и разговорчивыми людьми, до одиннадцати часов ночи мы просидели в гостиной за чаем, разговаривая и слушая радио. Когда послышался колокольный звон, двадцатитрехлетняя Мадлен, невестка хозяина и капитан-лейтенант израильского флота, сказала мне:
— Это звонят на реке Иордан, там, где Иисус принял Крещение от Иоанна Крестителя.
Вечер был жаркий, в распахнутое окно в комнату вплывал тихий колокольный звон. Я слушал его с волнением. Река Иордан находилась далеко отсюда, за горами, но мне вспомнились слова Жака о том, что именно там Иисус принял Крещение от Иоанна Крестителя, в результате чего на него снизошел Бог.
Это случилось со мной в мае 1951 года, с тех пор прошло уже более тридцати четырех лет, и впечатления того времени потускнели в памяти.
Я был вне себя от удивления, я отказывался верить своим ушам, когда Родительница сказала, что неожиданная авария, забросившая меня на Святую землю, произошла в соответствии с замыслом Божьим. Ведь в то время я и думать не думал ни о каком Боге.
Родительница сказала, что авария, забросившая меня на Святую землю, произошла по воле Бога, пожелавшего вновь свести меня со старым другом Жаком.
В самом деле, после закрытия конгресса в Лозанне я отправился в Париж. Если бы не этот конгресс, мне бы ни за что не разрешили выехать за границу, ведь в то время японцы были пленниками союзной армии. Собственно говоря, я согласился участвовать в конгрессе, приняв на себя ответственную миссию представителя японского ПЕН-клуба, только по одной причине: мне очень хотелось снова попасть во Францию.
Во время Второй мировой войны я часто вспоминал своих французских друзей. После японо-китайского конфликта переписываться с иностранцами запретили, и я вынужден был прервать нашу переписку, постепенно письма от них тоже перестали приходить. Я мог только гадать, что чувствовали мои друзья в военные годы, ведь они так часто и с таким жаром говорили о том, что ни в коем случае нельзя допустить развязывания новой войны. Когда же наконец наступило мирное время, я тоже не мог писать им: записная книжка со всеми адресами сгорела во время бомбежки вместе со многими другими вещами. И по прошествии двадцати лет мне так захотелось снова оказаться во Франции, своими глазами увидеть, какие за это время там произошли перемены, появилось ли что-нибудь новое, позволяющее надеяться на будущее развитие цивилизации.
Однако, когда конгресс закончился и я предвкушал скорую встречу с Францией, мне отказали в визе, и это совершенно выбило меня из колеи. Мне пришлось и официальным и частным образом обращаться в самые разные компетентные инстанции в Швейцарии и во Франции, я ходил туда сам, звонил по телефону и все-таки через десять дней добился разрешения въехать во Францию. Вот только, к величайшему моему сожалению, мне не удалось пробыть в Париже так долго, как хотелось бы: когда я покидал Японию, командование оккупационных войск строго ограничило не только время нашего пребывания в Европе, но и сумму денег в долларах, которую мы имели право вывезти.
К счастью, мой старый друг Пьерал, член французского ПЕН-клуба, добился того, чтобы мой роман «Умереть в Париже» был переведен на французский и издан издательством Робера Лафона, поэтому мне удалось задержаться в Париже подольше на том основании, что надо было выбрать переводчика, заключить договор с издательством и прочее. Слух о готовящемся издании привлек внимание известной газеты «Фигаро», ко мне пришел сотрудник отдела науки и искусства, взял у меня интервью и сфотографировал на фоне Сорбонны, моей альма-матер.
Теперь-то, задним числом, я не могу себе простить того, что в ходе интервью не упомянул о Жаке, не сказал о своем желании встретиться с ним. Ведь после того, как интервью было опубликовано, многие мои давние друзья и знакомые написали в редакцию газеты, и я смог возобновить с ними дружеские отношения, но трое моих друзей по горному санаторию так и не откликнулись. Возможно, потому, что в интервью говорилось о том, что после окончании аспирантуры в Сорбонне я некоторое время занимался экономикой, потом стал писателем, кратко пересказывалось содержание моего романа «Умереть в Париже», но о том, что я был болен туберкулезом, не упоминалось вовсе.