Он обнимает меня за плечи и тихо говорит:
— Как насчет того, чтобы пойти куда-нибудь и вдвоем отметить твое полное выздоровление?
В ту первую ночь в бедном номере лондонского отеля я лежал между Куботой-сэнсэем и Икэдзимой и, несмотря на крайнюю усталость, не мог уснуть, все думал и думал о своем покойном отце.
Мое полное выздоровление мы отметили на втором этаже ресторана «Фугэцудо», это было в июне 1940 года. А в ноябре следующего года он по приглашению одного из самых близких своих друзей-однокашников, бывшего посла Японии в Австралии, на три месяца отправился в туристическую поездку по Европе на английском теплоходе. Мы отговаривали его, но он, заявив, что, если начнется мировая война, в Европу попасть будет уже невозможно, смело отправился в путь. И незадолго до возвращения в Японию поехал один в Швейцарию и погиб там в автомобильной катастрофе…
До его отъезда в Европу я часто встречался с ним в студии здания Кайё, мы вместе обедали. Много и с удовольствием беседовали, словно инстинктивно предвидя близость вечной разлуки. Меня всегда потрясала сила отцовской любви, его великодушие, и в ту ночь, в Лондоне, у меня в ушах почему-то неотвязно звучали слова отца, которые он сказал мне во время одной из таких встреч.
— Я атеист, но Бог Жака — эта великая космическая сила — помог нам обоим, показав, что Он истинно существует. Я просто не знаю, как Его благодарить. Хорошо бы при случае спросить об этом у Жака.
— Мы договорились встретиться четверть века спустя, осталось ждать еще двенадцать лет. Да Бог и не рассчитывает на нашу благодарность.
— Твой тесть рассказывал мне, как ты ему заявил однажды, что, когда Япония станет высокоразвитой страной, такой же, как западные, писателей будут все уважать, и он, тесть, сможет тобой гордиться… Он просто кипел от негодования!
— Я иногда пытаюсь высказывать свои сокровенные мысли, облекая их в подобие шутки, но тесть шуток не понимает.
— Я ему ответил тогда, что уже и сейчас тобой горжусь.
Однажды я спросил отца, чем бы я мог порадовать его, мне хотелось хоть как-то отблагодарить за все, что он для меня сделал.
— Глупости. Я счастлив уже оттого, что ты есть, — ответил он. — Мы с тобой долго не виделись, сначала у тебя был туберкулез легких, потом — туберкулез души, но сознание того, что ты есть на этом свете, всегда давало мне силы жить. Мне не нужно никакой другой благодарности, кроме возможности видеть тебя в добром здравии.
И еще добавил, улыбнувшись:
— Я старше тебя, а потому, скорее всего, уйду раньше. Если ты к тому моменту будешь жив, то о твоем будущем можно не беспокоиться. И если ты хочешь сделать что-нибудь для меня, если тебе хочется как-то выразить свою сыновнюю благодарность, то в тот момент, когда я закрою глаза, возьми меня за руку. Тогда я смогу спокойно отправиться в Царствие Небесное.
Отец погиб в аварии, и мне так и не удалось выполнить его просьбу, но когда конгресс в Лозанне закончится, я обязательно поеду в Церматт и своими глазами увижу место аварии…
Я думал об этом то ли во сне, то ли наяву, и вдруг чей-то голос позвал меня из темноты. Когда он произнес мое имя в третий раз, я приподнялся на постели. И услышал еле внятный шепот:
— Простите, вы не возьмете меня за руку? Я никак не могу уснуть.
Догадавшись, что это голос отца, я двинулся по направлению к нему. Голос раздавался с постели Куботы-сэнсэя, но спросонья я не различил его лица, увидел только лежащие поверх одеяла руки. Присев рядом с кроватью, я взял их в свои и легонько пожал.
— Прошу вас, я не могу заснуть, если кто-нибудь не возьмет меня за руку… — прозвучал тихий голос, но я не ответил, просто внушил себе, что держу за руку отца, и отдался приятным воспоминаниям. Мне казалось, что иначе это выглядит глупо. В результате мне удалось справиться с желанием немедленно вернуться в свою постель, и спустя некоторое время я услышал легкое похрапывание. Приподняв одеяло, я прикрыл им руки сэнсэя — похрапывание не прекратилось.
На ощупь добравшись до собственной кровати, я упал на нее и натянул на себя одеяло. Тут же крепко уснул и не просыпался до самого утра. Когда я открыл глаза, в комнате было светло и обе постели были пусты. Икэдзиму я обнаружил в туалетной комнате.
— Уснул как мертвый. Доброе утро, — окликнул я его.
— Погода прекрасная. Так приятно умыться! — бодро ответил он.
Закончив умываться, Икэдзима начал стирать носки. Я удивился, что он сам занимается стиркой, и одновременно меня это восхитило. Подойдя к соседней раковине, я стал умываться.
— Перед самым окончанием войны мне выпало полгода солдатской жизни, вот тогда я и приобрел привычку стирать сам. Единственное, что я привез с фронта, — смущенно сказал Икэдзима. — Когда я был студентом, один наш профессор, вернувшийся из путешествия за границу, утверждал, что за границей всегда надо иметь с собой много пар носков. Якобы, переезжая из одной гостиницы в другую, использованные носки он просто выбрасывал. Но для бедняка из потерпевшей поражение страны это слишком большая роскошь… Здесь висит объявление: «Просьба не стирать, чтобы не засорялись трубы», значит, не мне одному пришло это в голову.
С этими словами Икэдзима хорошенько отжал носки.
— Если я оставлю их здесь сушиться, — добавил он, — горничная будет ругаться, повешу-ка я их в шкаф, там есть место. Носить грязные, пропотевшие носки вредно для здоровья, лучше и тебе последовать моему примеру… — С этими словами он ушел в комнату.
Я послушался его совета и тоже постирал носки.
Скоро нам принесли завтрак на двоих и сервировали его за столом в середине комнаты. Завтрак был такой же легкий, как во Франции. Хлеб оказался невкусным, зато был омлет. Набив рот хлебом, я вдруг заметил отсутствие Куботы-сэнсэя.
— А когда ушел сэнсэй? — спросил я. — У него все в порядке?
— Примерно в половине седьмого пришел К. и потихоньку его увел. Противный старикашка. Вечно пресмыкается перед сильными мира сего, во время войны поддерживал армейских… Да хоть бы вчера вечером — нет бы подумать о том, что и другие устали и спать хотят, все-то ему что-нибудь нужно — то закрой сумку, то подержи его за руку… Черт знает что такое!
— Тебя он тоже разбудил?
— Еще бы! Но я никогда не ожидал от тебя такого терпения и доброты. Старик этого не заслуживает. — И Икэдзима усмехнулся.
— Знаешь, я ведь непочтительный сын и теперь, после смерти отца, не могу отказать, когда старые люди меня о чем-то просят…
— Мне говорили, что у старика были постоянные проблемы с женщинами именно из-за этой его привычки, он всегда требовал, чтобы, когда он засыпает, женщина обязательно держала его за руку. Теперь ясно, что это вовсе не пустые слухи… А К. еще радовался, что получил разрешение от лондонской радиовещательной компании и теперь сможет всюду сопровождать нашего великого сэнсэя и служить ему переводчиком. Интересно, как он заговорит вечером, когда узнает, что ему придется взять на себя роль женщины и держать старика за руку.