Положение бедной леди Луизы Макмагон было очень плачевное: она осталась почти без средств к существованию и знала, что ее родственники в Англии также были в плохих обстоятельствах и не могли ей помочь. Беспомощная, как ее дитя, потрясенная смертью страстно любимого мужа, она влачила жалкое существование в Калькутте, не имея других средств, кроме ничтожного пенсиона, и не решаясь пуститься в дальний путь, на родину.
В таком-то несчастном положении леди Луиза встретилась с богатым банкиром, Генри Дунбаром. Она столкнулась с ним по поводу денежных дел своего покойного мужа, державшего свои деньги в банке Дунбар, и Генри, которому уже было под сорок, влюбился в прелестную вдову.
Мне нечего описывать повесть его любви, его ухаживаний. Леди Луиза вышла замуж за богатого банкира через восемнадцать месяцев после смерти первого мужа. Маленькая Доротея Макмагон была отослана в Англию, к родственникам ее матери, а прелестная жена Генри Дунбара по праву своего звания и богатства своего мужа сделалась царицей «города дворцов».
Генри Дунбар любил ее без ума, как даже самый отъявленный эгоист способен любить раз в жизни. Но леди Луиза никогда в сущности не питала к нему взаимной любви. Ее преследовали воспоминания о первой, чистейшей ее любви; ее мучило раскаяние в том, что она позволила оторвать от себя бедную сироту. Генри Дунбар ревновал свою жену к этому ребенку и позаботился удалить его.
Леди Луиза царила в Калькутте два года, но в то самое время, когда ее слава, ее красота достигли своего апогея, смерть сразила ее так внезапно, что эта печальная весть застала весь фешенебельный свет Калькутты в тревожных приготовлениях к предстоявшему балу у леди Луизы. Генри Дунбар остался вдовцом. Он мог бы, если бы захотел, жениться во второй раз; самая гордая красавица не отвергла бы брака с единственным наследником знаменитого банка на улице Св. Гундольфа. На брачном рынке этого города было неспокойно, по крайней мере года три после смерти леди Луизы. Можно было даже заметить значительный ввоз живого товара, который заботливые папеньки и маменьки спешили выписать из Англии в надежде привлечь внимание вдовца-миллионера.
Но тщетно золотистые локоны рассыпались по плечам Гризельды, тщетно жгучие очи Аманды блистали, как звезды в темной ночи, тщетно Георгина спорила в легкости и грации с Дианой, тщетно кроткая Лавиния соперничала в красоте с Венерой — мистер Дунбар встречал их без удовольствия и покидал без сожаления.
Все эти совершенства, хотя бы они были соединены в одном лице, не были способны очаровать банкира. Сердце его было мертво. Всю страсть, всю жизнь своей души он отдал одной женщине, сумевшей его очаровать.
Искать его любви значило бы просить подаяния у человека с пустым кошельком. Юные красавицы вскоре поняли это и обратили свое внимание на другие спекуляции, открывшиеся на их рынке.
Генри Дунбар отправил свою дочь, своего единственного ребенка, в Англию. Он расстался с ней не потому, что был к ней равнодушен — напротив, вследствие совершенно противоположного чувства. Это было, быть может, единственное действие в его жизни, в котором руководил не эгоизм; но даже и здесь, впрочем, была доля расчета.
«Мне было бы отрадно оставить ее при себе, — думал он, — но что, если климат будет так же пагубен для нее, как для ее матери; что, если я потеряю и ее? Я лучше отошлю ее теперь в Англию, и она будет мне утешением в старости, когда я возвращусь на родину по смерти моего отца».
Генри Дунбар поклялся после обнаружения подложного векселя, что он никогда в жизни не покажется на глаза отцу, и сдержал клятву.
Таков был этот отец, которого ожидала Лора Дунбар с сердцем, переполненным самой нежной женской любовью. Она была прекрасна; ее присутствие, как солнечный луч, украшало всякое место, где бы ей ни случилось быть. В ее внешности было что-то царственное, свидетельствовавшее о голубой крови ее матери; но в этой царственности не было ничего повелительного. В ее взгляде, в чертах ее лица не было излишней гордости. Эта женщина могла бы с честью восседать на троне, рядом с королем Англии, и быть заступницей всех прибегающих к подножию этого трона. Там она была бы на своем месте, потому что как в душе, так и внешне она была королева. Она походила на стройную лилию, бессознательно прелестную, бессознательно величественную, и самые ничтожные существа, приближаясь к ней, озарялись каким-то поэтическим светом.
Она была избалована обожавшей ее нянюшкой, искренно любившей ее гувернанткой, учителями, бывшими от нее без ума, прислугой, преданность которой доходила до поклонения. Да, она была избалована в обыкновенном смысле этого слова; она привыкла проявлять во всем свою волю, быть свободной, как мотылек в огражденном саду, сорить деньгами направо и налево, нередко поддаваться обману плутов, находивших дорогу к ее крыльцу; она привыкла ездить верхом и в экипаже, охотиться — словом, делать все, что ей вздумается. Но вследствие этого глупого, неблагоразумного баловства молодая наследница Модслей-Аббэ сделалась самой очаровательной женщиной во всем Варвикшире.
Да, она была немного капризна, даже упряма и своевольна. Но своеволие только придавало некоторую пикантность этой величавой молодой лилии. Белые лилии бывают особенно очаровательны, когда они своевольно колышатся при дыхании летнего ветерка, и если Лора вспыхивала гневом при малейшей попытке ей противоречить, если ее чудные голубые глаза при этом мгновенно загорались, напоминая яркий луч солнца, пробивающийся сквозь грозовые тучи, то огромное большинство варвикширских джентльменов согласились бы навлечь на себя временное нерасположение мисс Дунбар, чтобы только насладиться этой дивной картиной женского негодования.
Мисс Дунбар было всего восемнадцать лет; она еще не «выезжала в свет», но уже успела наглядеться на людей, потому что дед постоянно держал ее около себя.
Она выехала из Модслей-Аббэ в Портланд-плэс в сопровождении своей нянюшки, некой Элизабеты Маддон, бывшей горничной леди Луизы, искренне преданной молодой сироте.
Но миссис Маддон не одна сопровождала Лору. С ними была сестра ее, Дора Макмагон, которая, к величайшему счастью Лоры, в последнее время была почти неотлучно в Аббэ. Это маленькое общество конвоировал еще Артур Ловель, сын первого стряпчего в городе Шорнклифе близ Модслей-Аббэ.
Этот молодой человек был большой любимец Персиваля Дунбара и частый гость в Аббэ. Старик, умирая, просил Артура Ловеля остаться другом и адвокатом Лоры, и молодой человек был с энтузиазмом предан своей прелестной клиентке и — что скрывать — любил ее. Он любил эту девушку, состояние которой ставило ее неизмеримо выше его. Какими душевными муками платил он за каждое счастливое мгновение, за каждый приятный день, проведенный в Модслей-Аббэ. Он любил Лору и с ужасом сознавал, что эта любовь безнадежна.
Во всяком случае, в настоящем она была совершенно безнадежна, потому что, хотя он и был хорош собой, умен, образован — словом, джентльмен в самом благородном смысле этого слова, — он не годился на роль жениха для дочери Генри Дунбара. Правда, он был единственным наследником небольшого состояния, но не было сомнения, что гордый миллионер презрительно осмеял бы его, если бы он осмелился сделать предложение его дочери.