Прикрыла глаза и отдалась во власть умелых рук. Они уже не лечили сосок, а ласкали. Нет, с одной стороны, массировали – горничная исправно увлажняла кожу маслом, но с другой – доставляли удовольствие. Казалось, служанка владела каким-то секретом, иначе отчего вдруг кожа обрела небывалую чувствительность.
Живот ныл, соски болезненно реагировали даже на дуновение ветра. Волны жара и мурашек сменяли друг друга. Соски набухли, кожа слегка покраснела от щипков, но я бы согласилась еще на сотню таких. В первый раз в жизни пересекла запретную грань и убедилась – Алексия недаром называла глупышкой. Как же это хорошо! А ведь горничная даже не приступала к настоящим ласкам, исправно выполняла работу, не более.
Покраснев, отвернулась. Не хватало еще, чтобы служанка заметила блеск в глазах.
К счастью, пытка закончилась, служанка занялась животом. С облегчением перевела дух, унимая бешено бившееся сердце.
Соски все еще ныли, пришлось зажать их пальцами. Уфф, помогло!
Успокоившись, легла в ванну. Вытянула ногу и положила на бортик.
Ох, оказывается, самое чувствительное место – ступни. И ноги тоже. Согласилась бы, если бы горничная вечно массировала пальцы, икры, голеностопы. А еще внутреннюю сторону бедра.
Ягодицам и бедрам уделили особое внимание: чтобы раньше времени не стали дряблыми. Наслушавшись ужасов об обвисшей коже после двадцати, согласилась терпеть пощипывания, шлепки и удары. Служанка не жалела, мяла и колотила ребром ладони. Кожа под ее руками горела, масло чуть щипалось, но я думала о результате и терпела. Женщина всегда остается женщиной, вот и мне не хотелось постареть раньше времени. Ланги, вопреки представлением навсеев, не такие закомплексованные, заботились о теле.
Закончив, служанка вымыла руки и занялась волосами.
Попа болела, словно ее отшлепали. Подмывало посмотреть, не покраснела ли, но неприлично.
Я уже не стеснялась горничной, не прикрывалась и блаженствовала в ванне. После массажа тело совсем другое. А еще шампунь так приятно пах травками. Служанка играючи справлялась с моими волосами и не переставала ахать: «Какая вы красивая!» Невольно заулыбалась. Я тоже себе нравилась.
Тяжелые мокрые волосы плащом укутали тело. С ними я походила на нереиду. Теперь, пожалуй, сама бы в себя влюбилась.
Служанка протянула полотенце. Неужели уже пора? С сожалением поднялась, вытерлась и накинула на голое тело легкий халатик. Он едва-едва прикрывал попу, но ни Филиппа, ни Геральта дома нет, я узнавала, а еду принесет горничная. Ничего, сейчас переоденусь, а то стыдоба!
Халатик бледно-зеленый, пошит из шелка. Он приятно холодил кожу, скользил по ней. Когда служанка ушла, устроила маленькое развлечение: приподнимала подол и позволяла ткани медленно спускаться по бедру.
Тело приятно ломило. А еще оно благоухало апельсином. Хочу попробовать этот фрукт!
Значит, я красивая, мне позавидовать можно…
Хихикнув, сползла с постели и подошла к трюмо. Прислушалась и, убедившись, что никто не идет, распахнула халатик и покрутилась перед зеркалом. Никогда не рассматривала собственное тело, а тут интересно стало.
Халатик полетел на пол, и, абсолютно обнаженная, замерла вполоборота.
Действительно красиво. Такие плавные линии, попа, грудь.
Пальцы скользнули по бедру, погладили ягодицы. Так гладко! Кожа превратилась в шелк. И легкий мягкий пушок.
Подушечкой указательного пальца дотронулась до треснувшего соска – не больно совсем, помогло масло.
Во мне боролись воспитание и желание вновь испытать пережитые эмоции. Да нет, глупости, это пристойно, меня же не мужчина трогает!
Руки чуть сжали груди. Как там горничная делала?
– Какой прекрасный вид!
Взвизгнув, одной рукой прикрылась, а второй нашарила на полу халат. Он никак не желал завязываться, поэтому пришлось сгорбиться на корточках, чтобы не показать ничего лишнего. Впрочем, к чести навсея, он не подошел, отвернулся, так и стоял у порога.
Вспомнила, какой длины халатик, и поспешила сдернуть покрывало.
– Может, потом зайти? – в сомнении поинтересовался Геральт. Показалось или смутился? – Я стучал, ты не думай.
– Я не слышала, – ответила грубее, чем хотелось.
Наверняка даже не собирался. Еще бы, к наложнице же шел.
– Доказать не могу. Так уйти или остаться?
– Что вы вообще здесь делаете, вы же уехали, – с вызовом спросила я, злясь на навсея.
Кое-как соорудила из покрывала подобие платья и разрешила Геральту повернуться. Тот окинул критическим взглядом и предложил подсушить волосы, чтобы не простыла.
– Тактильный контакт не требуется, подпитка силой тоже.
Мягкое тепло окутало меня, мигом высушив длинные пряди. Теперь они вились мягкими волнами.
– Да вот, только что вернулся, – Геральт указал на пыльные сапоги для верховой езды. – Думал, зайду, а то воет бедняжка белугой. Ан нет, она собой любуется.
А вот и прежние насмешливые самоуверенные нотки. Куда без них!
Покраснела и попросила оставить меня в покое. Навсей будто не слышал, подошел, присел на кровать и заглянул в глаза.
– Ага, с дозой не промахнулся, – довольно констатировал он после осмотра. – Ужинать у себя будешь или составишь компанию?
– Вы обещали прогулку по парку, – напомнила я.
Хотелось немного побыть в одиночестве, остаться наедине с природой и заодно узнать, куда занесла судьба. Если уж я наиви, не наложница, имею право гулять где вздумается. И вообще, хочу обратно. Тот мир родной, пусть бывшие родные и поступили так жестоко. Уплыву к людям, стану лечить их. Давно хотела повидать, как они живут, вот и побываю.
– Будет тебе прогулка, благо я освободился.
Простая фраза прозвучала страшно. Навсей произнес ее с жесткой усмешкой, не отставившей сомнений – Талию я больше не увижу.
– А та женщина?..
– Какая разница! – отмахнулся Геральт. – Переодевайся к ужину. Ты права, нужно заботиться о развлечениях гостьи. И не хорони себя раньше времени. – В голосе навсея промелькнула неожиданная забота. – Ты красивая, молодая, умная. Вот, лекарь отменный. Выброси из головы мнимого папашку и сестрицу.
– Не могу, они ведь меня вырастили.
На глазах заблестели слезы. Шмыгнув носом, отвернулась. Как он не понимает?! «Он темный, Дария, – услужливо напомнил внутренний голос, – они не умеют любить».
– Угу, на заклание. Мужчин в Веосе хватает, поверь, – Геральт похлопал по ладони, – еще передерутся за право переспать с тобой и зачать ребенка.
Покраснела и сменила тему. До чего же невоспитанны навсеи! Залепить бы пощечину, но нельзя. Умом понимала, это станет последним событием в моей и без того недолгой жизни.