Хлоэ была с ними утром, днем и вечером. Она присутствовала в их планах и в их мечтах. Все делалось исключительно для нее. Ее родила Джейн Портер, но она стала их дочерью. За это Шерон была благодарна Джейн.
Сейчас, когда она смотрела в окно Хлоэ, она думала о том, что произошло тогда, на дороге. Шерон была очень зла — с ней такого раньше не случалось. Дилану удалось ее завести. Она никогда не забудет больные глаза шурина и его надломленный голос, когда он рассказывал ей правду о своей новой подруге.
Но теперь, оглядываясь назад, Шерон понимала, почему он так расстроился. Не потому, что эта женщина хотела встретиться с родной дочерью, и даже не потому, что она сделала это под фальшивым предлогом. А потому, что Дилан чувствовал себя преданным. После всех этих лет с Амандой, когда он пытался любить женщину, не отвечавшую ему взаимностью, а затем он потерял ее (и Изабелл) из-за своей работы, после всех этих лет Дилан влюбился по-настоящему. В Джейн.
Настоящая любовь…
Шерон размышляла о том, что это такое. Она никогда не сомневалась, что это чувство существует между ней и Эли. Он был ее другом, партнером, любовником. Ее второй половинкой.
И Шерон действительно любила Хлоэ. Биология не играла никакой роли. Она знала, что будет рядом с Хлоэ до конца своей жизни, что она бы умерла, защищая своего ребенка от любой опасности. И вот теперь, благодаря этой любви, Шерон радовалась, что лето еще не закончилось, что еще есть время.
Потому что она любила и Дилана тоже. Он был частью ее семьи, как муж и дочь. Она нужна Дилану, что бы он ни думал по этому поводу. Он снова превращался в одинокого старика. Шерон встала и отряхнула грязь со своего платья.
— Хочешь прогуляться со мной? — спросила она у Эли.
— Куда ты?
— Я хочу пройтись по саду, — ответила она.
Эли покачал головой:
— Нет, спасибо. Я все еще надеюсь, что Дилан придет в себя и продаст эту землю. Мы сидим на золотой жиле, а он заботится только о старых яблонях, которым давно пора гнить в земле. Здесь можно было бы выстроить отличные дома для молодых семей…
— Ладно, дорогой, — Шерон поцеловала его в макушку, — подожди здесь, я скоро вернусь.
— Если увидишь моего брата, попытайся вбить в него немного здравого смысла, хорошо?
— Именно это я и попытаюсь сделать, — успокоила Шерон своего мужа, — если встречу его.
Дилан сидел за кухонным столом, старая лампа над его головой отбрасывала тусклый свет. В одной руке он держал нож, в другой яблоко. Сорт «Эмпайр» — первое в этом сезоне. Он отрезал кусочек и попробовал. Потом кончиком ножа выковырял пять семечек.
Они лежали на дубовом столе. Дилан подумал о Джоне Чэпмене, который прошел через всю страну, неся яблочные семечки в своей кожаной сумке. «Джонни яблочное зерно». Он спал на деревьях вместе с опоссумами. Вместо шляпы на голове у него была кастрюля. Люди думали, что он сумасшедший, но тем не менее любили его за то, что он оставил после себя.
Дилан катал семечки по столу, не переставая размышлять. Его сад стал «гимном» их семье, его отцу. Когда они были маленькими, дети смеялись над Диланом и Эли — их фамилия «Чэдвик» очень походила на Чэпмен. «Дилан яблочное зерно», «Эли яблочное зерно»… Дилана это волновало куда меньше, чем Эли, и все эти годы в Вашингтоне или Нью-Йорке он постоянно думал о том, как бы вернуться сюда, в сад, что оставил им отец.
Сквозь голубоватый сигаретный дымок мужчина взглянул на фотографию Изабелл, стоящую на холодильнике. Дочь казалась такой возбужденной, такой живой, как будто прямо сейчас могла спрыгнуть оттуда и обнять его. Она была здесь так недолго, и все-таки Дилан чувствовал ее присутствие рядом с собой каждую секунду.
Эти яблочные зернышки заключали в себе загадку всех яблонь прошлого и будущего: твердые, черные, неподвижные. Но сегодня ночью Дилан мог пойти и посадить их, и не успеешь опомниться, как они превратятся в деревья. И на них вырастут новые яблоки.
Это так загадочно и романтично, этот круговорот жизни. Яблони, люди. Яблочные семечки превращаются в яблони. У людей рождаются дети, род продолжается. Или у них нет детей, или дети умирают, и линия рода пресекается. Да и вообще, имеет ли происхождение какое-либо значение? Сейчас Дилан не был в этом уверен.
Он услышал снаружи шаги. Не двигаясь, мужчина прислушивался к тому, как кто-то поднимается на крыльцо. Дилан сузил глаза. Кто бы это мог быть? Он же специально выключил свет над крыльцом.
— Дилан? — раздался голос из-за двери.
Шерон. Она стояла снаружи, приложив руку к глазам, чтобы лучше видеть. Дилан колебался. Он хотел сказать ей, чтобы она уходила, но не мог.
— Заходи, — предложил он.
Женщина прошла на кухню. Летний загар ей очень шел. На ней было длинное черное платье, и он вспомнил о Джейн. Джейн всегда носила черное. Дилан поднял глаза и взглянул на Шерон.
— Что тебя привело? — поинтересовался он.
— Ты, — твердо ответила Шерон.
Дилан насторожился. Его сердце сжалось, но взгляд оставался спокойным и твердым. Ему этого не надо. Чтобы она ни думала, Дилан не хотел этого слышать. Поэтому он посмотрел на свою невестку — женщину, которую обожал, — своим самым сердитым взглядом:
— Не надо.
— Не говори мне «не надо», Дилан Чэдвик, — прервала его Шерон. — Это ты нас во все это впутал. Я хочу, чтобы ты сам и выпутывался.
— Впутал куда? — раздраженно спросил он.
— Это лето. Работа Хлоэ в палатке.
— У нее по-прежнему есть работа, — грустно заметил фермер. — Уже август, она теряет интерес, это нормально, ведь она еще ребенок.
— Она ненавидит пироги, которые ты продаешь, — сказала Шерон.
Взгляд Дилана ожесточился, он смотрел на нее, как на самого известного торговца наркотиками в штате.
— Нормальные пироги.
— Они ненастоящие, — улыбнулась Шерон, — и по вкусу напоминают картон.
Дилан затянулся и угрожающе уставился на дым. Она протянула руку.
— Что? — спросил он.
— Дай мне это, — попросила она.
Дилан откинулся на спинку стула. Он вспомнил, что, когда они были моложе, до свадьбы, они с Шерон курили вместе. Эли этого не одобрял. Поэтому она выходила с Диланом после ужина, и они прятались за сараем и учились пускать колечки, пока он рассказывал ей о детстве ее будущего мужа, а потом они возвращались. Он протянул ей сигарету.
Шерон глубоко затянулась, выпустила три идеальных круглых колечка дыма и улыбнулась.
— Я все еще могу!
— Да, ты еще… — начал говорить Дилан, как вдруг она выбросила сигарету в помойку. — Эй!
— Достаточно. — Тон Шерон стал серьезным.