Найджел замолчал. Его слушатели сидели не шевелясь. Затем все трое, словно сговорившись, подняли бокалы. Быть может, это был тост в честь Найджела; а может быть, в память о беспощадном демоническом духе Фергюса О’Брайана. Первым нарушил молчание сэр Джон:
– Полагаю, вызов психиатра можно отложить. Твоя версия звучит в высшей степени убедительно и, как мне кажется, соответствует действительности. Но как насчет Нотт-Сломана? Каким образом О’Брайан сумел убить его и зачем?
– В сравнении со всем остальным это довольно просто. Сам способ убийства безошибочно указывает на О’Брайана. Кавендиш бы на такое не пошел, потому что, если бы он хотел расправиться с Нотт-Сломаном, то сделал бы это сразу, не давая тому возможности пообщаться с полицией. Куй железо, пока горячо. Но торопиться О’Брайану было некуда. В запасе у него вечность, и несколько дней значения не имеют. Скорлупа ореха – оружие замедленного действия, и в ней-то – зерно проблемы и…
– Слушайте, Старлинг, – простонал сэр Джон, – неужели у вас в Оксфорде не учат тому, что употреблять сложные метафоры – это не по-джентльменски?
– Напротив, – возразил Найджел, – они свидетельствуют о живом и развитом воображении. Однако продолжим. Если О’Брайан хотел убить Нотт-Сломана после того, как будет убит сам, иного способа достичь цели у него не было. Карающая рука мстителя дотягивается из Аида. О’Брайан знал, что у Джорджии есть яд, а выяснить, где она его держит, трудности особой не представляло. Полагаю, что отчасти посмертное убийство Нотт-Сломана понадобилось ему для того, чтобы еще больше усилить подозрения против Кавендиша. Он мог догадываться, что Нотт-Сломан шантажирует Кавендиша, ну а последний, естественно, должен быть тем, кто тайком залезет в аптечку сестры. Скорее всего, О’Брайан отпечатал письма с угрозами на машинке Нотт-Сломана, руководствуясь при этом теми мотивами, какими руководствуется хулиган-мальчишка, швыряющий камень в окно церкви: то ли попадет, то ли нет. Письма могут поразить Кавендиша как завсегдатая клуба, а могут – Сломана как его владельца. Или вообще никого. Вышло так, что камень попал-таки в цель. Так или иначе О’Брайан добрался до яда, заготовил орех и положил его на дно тарелки подле кровати Нотт-Сломана. У него была забавная женская черта – он любил прибираться в доме. Ведь это O’Брайан, как я обнаружил впоследствии, поставил мне в комнату цветы и вазу с печеньем. Он знал привычку Нотт-Сломана прогрызать орехи зубами, знал и то, что человек это жадный и предпочитающий лакомиться в одиночку, чтобы никого не угощать. Но для начала он еще за ужином должен был убедиться, что никто из гостей не начнет грызть орехи, да и потом к ним не прикоснется. Конечно, в этом заключался некоторый риск. Но человеческая жизнь стоила в глазах О’Брайана немного, отдаленная возможность того, что орех сунет в рот кто-то другой, не должна была особенно его беспокоить. Более серьезный риск в его глазах мог заключаться в том, что подозрение падет на Джорджию. Иное дело, что, как мне кажется, он не усматривал ни единого мотива убийства, какой можно было бы приписать ей, тем более что все знали, как она его любит.
Но главная причина, по какой Нотт-Сломан должен был быть отравлен значительно позднее момента гибели О’Брайана, заключается в том, что в противном случае его-то вполне и могли заподозрить в убийстве. Понимаете ли, между ним и Нотт-Сломаном прослеживается явная связь, и стоит за эту ниточку потянуть с достаточной силой, как выявится реальный мотив.
– Когда в следующий раз пойду на рыбалку, про ниточку не забуду, – кисло проговорил сэр Джон. – И что это за реальный мотив? Шантаж?
– Нет. Нечто гораздо более яркое. Связь заключается в том, что оба они во время войны служили в авиации. Сломан назвал О’Брайана Слип-Слопом, а это прозвище никто из нас не употреблял – только Джимми Хоуп, тот самый малый из Бриджвеста, что летал с О’Брайаном в одной эскадрилье. В прессе оно не мелькало – помню, я сильно удивился, услышав его впервые. Так что представляется вполне разумным предположить, что и Нотт-Сломан служил в одной части с О‘Брайаном. Первое или почти первое, что меня озадачило в Чэтеме, так это то, что под одной крышей собралась слишком разношерстная компания. Странно, что такой человек, как О’Брайан, который всем казался отшельником, приглашает к себе гостей. Еще удивительнее, что по крайней мере трое из них – люди совершенно иного типа, нежели сам О’Брайан: Кавендиш, Лючия и Нотт-Сломан. Мне он объяснил это тем, что среди собравшихся был, по его предположениям, кто-то из возможных авторов анонимных писем, и он хотел держать всех в поле зрения. Но такое объяснение сразу порождает новый вопрос: зачем он связался с типом вроде Нотт-Сломана? Джорджия обмолвилась, что в его клуб ей предложил заглянуть О’Брайан. Но мне-то кажется, что люди вроде него бегут подобных заведений, словно чумы.
– Должен признать, и мне показалось странным присутствие в доме такого пустомели и невежи, как Нотт-Сломан, – вставил Филипп Старлинг.
– Именно. Теперь, дядя, вспомните, вы сами говорили мне, что, став командиром эскадрильи, О’Брайан получил приказ из штаба атаковать противника на предельно низких высотах в совершенно неприемлемых для полетов погодных условиях, в результате чего из всей эскадрильи уцелел только он один и отныне летал еще более отчаянно, нежели прежде. Далее, Джимми Хоуп рассказал мне, что на том же самом участке боевых действий и тогда же – это был конец семнадцатого года – при сходных обстоятельствах был сбит брат Джудит. Еще Хоуп заметил, что О’Брайан и молодой Фиер были друг для друга как Давид и Ионафан, О’Брайан опекал его в воздухе, ну и так далее. Очевидно, что любовь к Джудит он в какой-то степени перенес на ее брата – пытался сохранить в нем ее образ. А теперь обратите внимание на одно место из показаний Нотт-Сломана. Он упомянул, что сначала был пилотом Королевских воздушных сил, а потом перешел на штабную работу и летом семнадцатого года руководил операциями в секторе, где служил О’Брайан. При разговоре с Джимми Хоупом я ничего такого не подумал, но после поездки в Ирландию меня словно осенило: О’Брайан вполне мог иметь зуб на Нотт-Сломана, потому что последний был той самой штабной крысой, что послала юного Фиера на верную смерть. Ведь, повторяю, он руководил действиями авиации в то время и на том участке фронта. А в минувший четверг мне удалось отыскать одного малого, который служил в штабе с Нотт-Сломаном. И он подтвердил, что тот приказ отдал не кто иной, как Сломан. Кавендиш должен был заплатить за медленную духовную агонию Джудит, Сломан – за мгновенную смерть ее брата. Да, это было поэтическое воздаяние. Поэтическое во многих смыслах, – задумчиво добавил Найджел.
– Уж не намекаешь ли ты на «Трагедию мстителя»? – осведомился Филипп Старлинг.
– Слава богу, проснулся наконец. Ее-то я и имею в виду. И то же самое имел в виду, заметив, что ты подсказал мне решение проблемы. Потому что привлек мое внимание к забавной ошибке, которую О’Брайан допустил за ужином, когда процитировал несколько строк из одной пьесы и приписал их Уэбстеру. Это было нечто вроде проверки – есть среди гостей хоть кто-нибудь, кто знает пьесу достаточно хорошо, чтобы заметить ошибку. Не думаю, положим, что он изменил бы свои планы, даже если бы таковой нашелся. Но фактом остается, что и убийства, и их мотивы – что ты, Филипп, наверняка улавливаешь – поразительным образом находят параллель в пьесе Турнье.