— Это могут быть долгие годы, — говорю я, и голос мой на последнем слове дает трещину.
— Давай просто проживать каждый день, когда он наступает, — говорит Патрик, наклоняется и осыпает мой лоб легкими поцелуями.
Я даю ему запасной ключ из выдвижного ящика в кухне, и он уходит, не сказав больше ни слова. Я борюсь со слезами, которые не имеют права литься из моих глаз. Это моя собственная затея, и, как бы это ни было больно, дело должно быть сделано. Однако сердце мое все же подскакивает, когда менее чем через пять минут раздается стук в дверь и я представляю себе Патрика, который вернулся за чем-нибудь.
Я распахиваю дверь.
— Я хочу, чтобы вы уехали из моего коттеджа, — без всякого вступления заявляет Йестин.
— Что? — Я опираюсь ладонью о стену, чтобы не упасть. — Почему?
Он не смотрит мне в глаза, просто наклоняется, чтобы потрепать Боу по ушам.
— Вы должны выехать к утру.
— Но я не могу, Йестин! Вы же знаете, что происходит. По условиям временного освобождения я должна находиться по этому адресу до суда.
— Это не мои проблемы. — Йестин наконец поднимает на меня глаза, и я вижу, что удовольствия это ему не доставляет. Лицо у него суровое, но в глазах боль, и он медленно качает головой. — Послушайте, Дженна, весь Пенфач знает, что вас арестовали за то, что вы переехали того парнишку. И все знают, что вы здесь только потому, что вас временно освободили. И что вы снимаете у меня коттедж. Послушать их, так я и сам мог оказаться за рулем того автомобиля. Это только вопрос времени, когда поприбавится вот этого, — он указывает на разрисованные двери, — или даже чего похуже. Собачье дерьмо в почтовом ящике, пиротехника, бензин… В газетах постоянно читаешь про такие вещи.
— Мне некуда идти, Йестин.
Я пытаюсь разжалобить его, но он в своей решимости непоколебим.
— В деревенский магазин больше не принимают мою продукцию, — говорит он, — настолько они недовольны тем, что я предоставляю кров убийце.
Я делаю судорожный вдох.
— А сегодня утром они отказались обслужить Глинис. Одно дело, когда они достают меня, но когда они добираются до моей жены…
— Мне нужно еще всего несколько дней, Йестин, — умоляю я его. — Я должна явиться в суд через две недели и тогда уеду отсюда навсегда. Пожалуйста, Йестин, разрешите мне остаться здесь до этого времени!
Йестин сует руки в карманы и на мгновение устремляет взгляд на море. Я жду, зная, что мне больше нечего добавить, чтобы он изменил свое решение.
— Две недели, — наконец говорит он, — но ни днем дольше. И если в вас есть хоть капля здравого смысла, до того времени в деревне не показывайтесь.
41
Ты находилась в своей студии целыми днями и пропадала бы там и по вечерам, если бы я не сказал, чтобы ты этого не делала. Похоже, тебе не было дела до того, что я всю неделю упорно тружусь и вечером мне, возможно, хочется немного домашнего уюта и чтобы кто-то расспрашивал меня, как прошел мой день. Когда ты при первой же возможности стремглав неслась в этот сарай, то была похожа на мышь, прячущуюся в свою норку. Каким-то образом ты в итоге стала известным местным скульптором — и не за свои бросовые горшки, а за лепные фигурки высотой восемь дюймов. Меня лично не привлекали все эти покоробленные лица и непропорциональные конечности, но, похоже, на такие вещи существовал спрос и ты едва успевала их изготавливать.
— Я купил один диск, чтобы посмотреть сегодня вечером, — сказал я, когда ты однажды в субботу зашла в кухню, чтобы приготовить кофе.
— Хорошо.
Ты не спросила, что это за фильм, да и я только собирался чуть позже выйти и что-нибудь выбрать.
Пока закипал чайник, ты прислонилась к кухонной стойке, зацепившись большими пальцами рук за карманы своих джинсов. Волосы твои были распущены, но заправлены за уши, и я заметил что-то вроде царапины у тебя на лице. Ты заметила, куда я смотрю, и поправила волосы, чтобы прикрыть щеку.
— Хочешь кофе? — спросила ты.
— Да, пожалуйста.
Ты налила кипяток в две кружки, но кофе засыпала только в одну.
— А сама ты не будешь?
— Я себя неважно чувствую. — Ты отрезала ломтик лимона и бросила его в свою кружку. — Мне уже несколько дней как-то не по себе.
— Дорогая, ты должна была мне об этом сказать. Иди сюда, садись.
Я придвинул стул для тебя, но ты покачала головой.
— Все нормально, мне просто нездоровится. Я уверена, что завтра все уже будет хорошо.
Я обнял тебя и прижался щекой к твоей щеке.
— Бедняжка… Я позабочусь о тебе.
Ты откликнулась на мои объятия, и я начал легонько тебя раскачивать, но ты отстранилась. Я ненавидел, когда ты так упиралась. Это было все равно что отказ, тогда как я пытался утешить тебя. Я стиснул зубы и сразу заметил настороженность в твоих глазах. Я был рад увидеть это — это показывало, что ты следишь за тем, что я думаю и что делаю, — но в то же время это вызвало у меня раздражение.
Я поднял руку к твоей голове и услышал, как ты судорожно втянула воздух, дернувшись и крепко зажмурив глаза. Я остановил руку и, проведя ею по твоему лбу, осторожно снял что-то с волос.
— Денежный паучок, — сказал я, разжимая кулак, чтобы показать его тебе. — Это к удаче, верно?
На следующий день тебе лучше не стало, и я настоял на том, чтобы ты оставалась в постели. Я принес сухих крекеров, чтобы успокоить твой взбунтовавшийся желудок, и читал вслух, пока ты не сказала, что у тебя разболелась голова. Я хотел вызвать доктора, но ты пообещала, что сходишь в больницу, как только она откроется в понедельник. Поглаживая тебя по голове и следя, как твои ресницы подрагивают во сне, я думал о том, что тебе сейчас снится.
В понедельник утром я ушел, когда ты еще спала. На подушке я оставил записку с напоминанием пойти к врачу. С работы я перезвонил тебе, но ответа не последовало. И хотя с этого момента я звонил тебе каждые полчаса, ты не брала трубку домашнего телефона, а твой мобильный был выключен. Я безумно нервничал, и к обеду решил съездить домой и проверить, все ли с тобой в порядке.
Твоя машина стояла перед домом, и когда я вставил ключ в замок входной двери, то понял, что она до сих пор заперта на задвижку. Ты сидела на диване, обхватив голову руками.
— Ты в порядке? Я просто с ума схожу!
Ты подняла на меня глаза, но ничего не сказала.
— Дженнифер! Я звонил тебе все утро. Почему ты не брала трубку?
— Я выходила ненадолго, — сказала ты, — а потом… — Недоговорив, ты вдруг умолкла без всяких объяснений.
Во мне кипела злость.
— А ты не подумала, что я переживаю за тебя?
Я схватил тебя за ворот свитера и рывком поставил на ноги. Ты закричала, и этот звук отключил во мне способность нормально мыслить. Не выпуская твой свитер, я протащил тебя через всю комнату и прижал к стене, а пальцы мои сжали твое горло. Сквозь пульсирующие толчки крови в висках я чувствовал твой пульс, частый и напряженный.