Бедняжку Доротею, укрытую покровом тьмы, обуревали самые разные чувства. Страх, как бы эта вспышка гнева не причинила мистеру Кейсобону вреда, помешал бы ей высказать свое возмущение, даже если бы ее уже не мучили сомнения и угрызения при мысли, что в его последнем упреке заключена доля истины. Испуганно прислушиваясь к его учащенному дыханию, она замерла. Все ее существо безмолвно взывало о помощи. Хватит ли у нее сил и дальше выносить этот кошмар, эту необходимость все время сдерживать свою энергию, опасливо гасить каждый порыв? Но ничего не произошло. Ни он, ни она не произнесли больше ни слова, хотя еще долго лежали без сна.
На следующий день мистер Кейсобон получил от Уилла Лaдислава следующий ответ:
Дорогой мистер Кейсобон! Я с должным уважением отнесся к вашему вчерашнему письму, но не могу разделить вашу точку зрения на наше взаимное положение. Во всей полноте признавая ваши щедроты в прошлом, я тем не менее по-прежнему считаю, что подобное обязательство, вопреки тому, что, по-видимому, считаете вы, не может и не должно связывать меня по рукам и ногам. Бесспорно, желания благодетеля имеют силу, однако многое зависит оттого, каковы эти желания. Они ведь могут вступить в противоречие с более вескими соображениями. Или же вето благодетеля может разбить человеку жизнь и его жестокие последствия перевесят все блага, дарованные великодушием. Я просто привожу крайние примеры. В данном же случае я не могу согласиться с вами, будто, взяв на себя предложенные мне обязанности – бесспорно, не сулящие денежных выгод, но ни в чем не противоречащие правилам порядочности, – я нанесу ущерб вашему положению, которое, мне кажется, настолько солидно, что столь несущественное обстоятельство никак не может на него повлиять. И хотя я убежден, что в наших отношениях не может произойти такого изменения (во всяком случае, оно не произошло), которое сняло бы с меня обязательства, налагаемые прошлым, вы простите меня, если я не соглашусь, что они лишают меня свободы жить, где я хочу, и зарабатывать на жизнь любым избранным мной законным способом. Глубоко сожалея, что мы здесь расходимся во взглядах на отношения, в которых вам всегда принадлежала роль великодушного благодетеля, остаюсь вечно обязанный вам
Уилл Ладислав.
Бедный мистер Кейсобон чувствовал (и храня беспристрастность, мы поймем его), что у него есть все основания негодовать и питать подозрения. Он не сомневался, что Уилл Ладислав намерен во всем перечить и досаждать ему, намерен вкрасться в доверие к Доротее и посеять в ее душе семена неуважения и, быть может, даже отвращения к мужу. Внезапное решение Уилла отказаться от его помощи и вернуться в Англию, несомненно, было продиктовано каким-то тайным побуждением. И вот он упрямо и дерзко вознамерился поселиться вблизи Лоуика, для чего готов даже принять участие в мидлмарчских прожектах мистера Брука, что прямо противоречит всем его прежним вкусам, – следовательно, это тайное побуждение должно быть как-то связано с Доротеей. Мистер Кейсобон ни на миг не заподозрил Доротею в двуличии. Нет, он ее ни в чем не подозревал, но он убедился на опыте (и это было немногим лучше), что ее неприятной склонности судить поведение мужа сопутствует симпатия к Уиллу Ладиславу и разговоры с ним вредно на нее влияют. А из-за своей гордой замкнутости мистер Кейсобон по-прежнему был уверен в том, что мистер Брук пригласил Уилла погостить в Типтон-Грейндже по просьбе Доротеи.
И теперь, прочитав письмо Уилла, мистер Кейсобон должен был решить, в чем заключается его долг. Он привык смотреть на свои поступки как на исполнение долга, и ему было бы тяжело признать в них что-нибудь иное. Однако на этот раз противоборствующие побуждения заводили его в тупик.
Обратиться прямо к мистеру Бруку и потребовать, чтобы этот неуемный прожектер взял свое предложение назад? Или посоветоваться с сэром Джеймсом Четтемом, чтобы вместе с ним попытаться отговорить мистера Брука от этого шага, который касается всей семьи? Но мистер Кейсобон сознавал, что в обоих случаях надежда на успех невелика. Упомянуть про Доротею было немыслимо, а мистер Брук, если не указать ему на какую-нибудь несомненную и близкую опасность, конечно, выслушает все доводы с видимым согласием, а в заключение скажет: «Не бойтесь, Кейсобон! Поверьте мне, молодой Ладислав будет достоин вас! Поверьте, я знаю, что делаю». Мысль же о разговоре с сэром Четтемом на эту тему вызывала у мистера Кейсобона нервный страх: отношения между ними оставались самыми холодными, и конечно, сэр Джеймс без всяких упоминаний сразу подумает о Доротее.
Бедный мистер Кейсобон готов был всех подозревать в недоброжелательном к себе отношении, особенно как к мужу молодой жены. Дать кому-то повод предположить, что он ревнует, значило бы согласиться с их (предполагаемой) оценкой его особы. Позволить им догадаться, как мало блаженства принес ему брак, было бы равносильно признанию, что они были правы, когда (вероятно) осудили его помолвку. Нет, это немногим лучше, чем допустить, чтобы Карп и оксфордские светила узнали, как мало продвинулся он в разборе материала для своего «Ключа ко всем мифологиям». На протяжении всей жизни мистер Кейсобон даже от себя скрывал мучительную неуверенность в своих силах, а также склонность к завистливой ревности. И его привычка к гордой недоверчивой сдержанности оказалась особенно непреодолимой теперь, когда дело шло о самой щекотливой из всех личных тем.
А потому мистер Кейсобон продолжал хранить высокомерное горькое молчание. Однако он запретил Уиллу бывать в Лоуик-Мэноре и мысленно готовил другие меры противодействия.
Суждение людей о человеческих поступках имеет большую силу: рано или поздно оно окажет свое действие.
Франсуа Гизо [135]
Сэр Джеймс Четтем думал о новых замыслах мистера Брука без малейшего удовольствия, но возражать было легче, чем помешать. И как-то раз, явившись на завтрак к Кэдуолледерам, он следующим образом объяснил, почему приехал один:
– Я не могу говорить с вами откровенно в присутствии Селии. Это ее расстроило бы. И вообще это было бы нехорошо.
– Я понимаю – «Мидлмарчский пионер» в Типтон-Грейндже! – воскликнула миссис Кэдуолледер, едва он договорил. – Это ужасно: накупить свистулек и дуть в них на глазах у всех! Даже лежать весь день в постели, играя в домино, как бедный лорд Плесси, было бы гораздо пристойнее.
– Как вижу, «Рупор» начинает нападать на нашего друга Брука, – заметил мистер Кэдуолледер, откидываясь на спинку кресла и весело улыбаясь, как улыбнулся бы газетным нападкам на самого себя. – Жгучие сарказмы по адресу некоего землевладельца, который проживает не так уж далеко от Мидлмарча, исправно взыскивает арендную плату и ничего не делает для своих арендаторов.
– Я бы предпочел, чтобы Брук отказался от этого намерения, – заявил сэр Джеймс, досадливо сдвинув брови.
– Но выдвинут ли его кандидатуру? – сказал мистер Кэдуолледер. – Вчера я видел Фербратера… Он ведь сам склоняется к вигам, превозносит Брума [136] и его «полезные знания» – это самое скверное, что я о нем знаю… Ну, так он говорит, что Брук сколачивает довольно-таки сильную клику. Его сторонников возглавляет Булстрод… Ну, этот банкир. Однако он считает, что кандидатом Бруку не бывать.