– Нет. – Мэри с улыбкой покачала головой. – Если я возьму назад свои слова, что как священник он будет смешон, то мне придется сказать, что он будет не смешон, а плох. Однако я от души рада узнать, что он уезжает учиться дальше.
– А я, наоборот, от души рад, что вы не уезжаете учить других. Моей матушке, я уверен, будет очень приятно, если вы ее навестите. Она любит беседовать с молодыми людьми, и ей есть что порассказать о старых временах. В сущности, это будет одолжением с вашей стороны.
– Я приду с большим удовольствием, – сказала Мэри. – На меня вдруг сразу нахлынуло слишком уж много счастья. Мне казалось, что моя судьба – всегда тосковать по дому, и теперь я испытываю какую-то пустоту. Вероятно, это чувство занимало в моей душе чересчур большое место.
– Можно, я пойду с тобой, Мэри? – шепнула Летти. Это бойкое дитя обладало неудобным свойством не пропускать ни слова из разговоров взрослых. Но на этот раз она торжествовала: мистер Фербратер ущипнул ее за подбородок и поцеловал в щеку, о чем она тотчас сообщила отцу и матери, едва вбежала в комнату.
Когда священник шел по направлению к Лоуику, внимательный наблюдатель мог бы заметить, что он дважды пожал плечами. По-моему, те редкие англичане, которым привычен этот жест, никогда не бывают плотно сложены – впрочем, чтобы избежать какого-нибудь дюжего примера, свидетельствующего об обратном, я лучше скажу: почти никогда. Такие люди обычно обладают ровным характером и снисходительны к маленьким человеческим слабостям (и в самих себе тоже). Мистер Фербратер вел внутренний диалог, в котором сообщил себе, что между Фредом и Мэри Гарт, по-видимому, существует нечто большее, чем простая привязанность товарищей детских игр, и тут же задал вопрос, не слишком ли хороша и тонка эта девушка для этого туповатого юнца. Ответом и было первое пожатие плеч. Затем он посмеялся над собой за такую ревность – словно он может жениться! Тогда как, добавил он, «простейшее сведение доходов и расходов показывает, что мне об этом нечего и думать». Тут он пожал плечами во второй раз.
Что могли найти два столь разных человека в этой «чернушке», как называла себя Мэри? Во всяком случае, их чаровала вовсе не ее некрасивость (и пусть некрасивые юные девицы поостерегутся возлагать надежду на свою невзрачность, к чему их коварно поощряет общество). В нашей давно уже не молодой стране человек – это поистине чудесное целое, творение медленного взаимодействия многих влияний. Привлекательность же рождается из свойств двух таких целых – любящего и любимого.
Когда мистер и миссис Гарт остались одни, Кэлеб сказал после некоторого молчания:
– Сьюзен, угадай, о чем я думаю.
– О севообороте, – сказала миссис Гарт, улыбнувшись ему над вязаньем. – Или о кухонных дверях типтоновских ферм.
– Нет, – совершенно серьезно ответил Кэлеб. – Я думаю о том, что могу пособить Фреду Винси. Кристи уехал, Альфред скоро поступит в учение, а Джиму еще пять лет расти, прежде чем от него может быть толк для дела. Мне понадобится подручный, а Фред у меня под началом научился бы, как следует вести хозяйство, и стал бы хорошим помощником. Глядишь, из него и вышел бы полезный человек, раз уж он не хочет принимать сан. А как по-твоему?
– По-моему, нет другого честного занятия, против которого его родные ополчились бы больше, – решительным тоном ответила миссис Гарт.
– И пусть ополчаются, – сказал Кэлеб с твердостью, обычно появлявшейся в его голосе, когда он отстаивал свое мнение. – Он уже совершеннолетний и должен сам зарабатывать свой хлеб. Ума у него хватает, и сообразительности тоже. Землю он любит и, конечно, может по-настоящему изучить дело, если только захочет.
– Но захочет ли? Отец и мать растили из него богатого джентльмена, и мне кажется, он себя таким и видит. Они все считают нас ниже себя. И если ты предложишь это, уж конечно, миссис Винси скажет, что мы ловим Фреда для Мэри.
– Жизнь была бы поистине жалка, если бы зависела от такого вздора! – воскликнул Кэлеб с омерзением.
– Да, конечно, но, Кэлеб, нужно иметь и гордость, это только разумно.
– Позволить, чтобы дурацкие измышления помешали тебе сделать доброе дело, – такая гордость, по-моему, вовсе не разумна. Да ведь никакая работа не пойдет, – с жаром продолжал Кэлеб, для пущей выразительности взмахивая рукой, – если слушать дураков. Надо самому знать, что ты задумал правильный план, и уж от него не отступать.
– Я не стану мешать твоим планам, Кэлеб, – сказала миссис Гарт, которая при всей своей твердости знала, что ее кроткий муж способен быть еще тверже. – Но, по-видимому, решено, что Фред вернется в университет. Так не лучше ли подождать и поглядеть, что он решит делать потом? Принуждать людей против их желания не так-то легко. Да и ты пока еще точно не знаешь, что тебе придется делать и в чем у тебя будет необходимость.
– Да, пожалуй, лучше немного обождать. Но в том, что работы у меня с избытком хватит на двоих, я заранее уверен. Хлопот у меня всегда полон рот, и все время добавляется что-то новое. Вот как вчера… Да я же тебе не рассказал! Странно так получилось, что два разных человека попросили меня произвести оценку одной и той же земли. И как ты думаешь, о ком я говорю? – спросил Кэлеб, беря понюшку табака и зажимая ее между пальцами, словно она имела прямое отношение к его вопросу. Он любил понюхать табак, когда вспоминал об этом удовольствии, что, впрочем, случалось довольно редко.
Его жена опустила вязанье и приготовилась слушать.
– Одним был Ригг, или, вернее, Ригг Фезерстоун. Но только Булстрод побывал у меня раньше, а потому я обещал Булстроду. Ну, а для чего – чтобы заложить или продать, я пока не знаю.
– Неужели этот человек намерен продать землю, которую только что унаследовал? Ради которой принял новую фамилию? – сказала миссис Гарт.
– Кто его знает, – ответил Кэлеб, который никогда не приписывал осведомленность в сомнительных сделках силам более высоким, чем неведомый «кто». – Булстрод давно уже хотел прибрать к рукам приличную землю. А в наших краях это ведь непросто.
Кэлеб аккуратно рассыпал понюшку, вместо того чтобы поднести ее к носу, после чего добавил:
– Интересно, как все получается. Эту землю всегда прочили Фреду, хотя, оказывается, старик-то и клочка не думал ему завещать, а оставил ее этому никому не ведомому сыну с левой стороны и рассчитывал, что он поселится здесь и начнет всем досаждать не хуже, чем он сам, пока был жив. Вот и будет интересно, если она достанется Булстроду. Старик его люто ненавидел и не желал держать деньги в его банке.
– Какая же причина была у старого скряги ненавидеть человека, если он никакого дела с ним не имел? – спросила миссис Гарт.
– A-а! Что толку спрашивать, какие причины могут быть у таких людей? Душа человеческая, – произнес Кэлеб торжественным тоном и покачал головой (этот тон и это движение всегда сопутствовали у него таким изречениям), – душа человеческая, когда глубоко тронет ее гниение, приносит всякие ядовитые поганки, и нет глаз, что провидели бы, откуда взялось семя их.