Любовь не занята собой,
Не ищет лишь себе отрад,
Но рада радости чужой
И в рай преображает ад.
* * *
Любовь полна одной собой,
Лелеет радость лишь свою,
Гордится мукою чужой
И сотворяет ад в раю.
Уильям Блейк [100] , «Песни опыта»
Фред Винси постарался приехать в Стоун-Корт в такой час, когда Мэри никак не могла его ожидать, а мистер Фезерстоун был у себя в спальне – тогда она обычно сидела одна в гостиной. Он оставил лошадь на заднем дворе, чтобы стук копыт по дорожке перед домом не возвестил о его приезде, и вошел в гостиную, предупредив о своем появлении только скрипом двери. Мэри в своем привычном углу смеялась, читая воспоминания миссис Пьоцци о докторе Джонсоне, и обернулась с веселой улыбкой на лице. Улыбка эта мало-помалу угасла, потому что Фред молча подошел к ней и оперся локтем о каминную полку с самым расстроенным видом. Однако она ни о чем не спросила и только вопросительно смотрела на него.
– Мэри, – начал он. – Я никчемный шалопай и негодяй.
– По-моему, на один раз достаточно и одного из этих определений, – заметила Мэри, силясь улыбнуться, чтобы скрыть тревогу.
– Я знаю, что навсегда теряю ваше доброе мнение. Вы будете считать меня лгуном. Бесчестным человеком. Вы решите, что и вы, и ваши отец и мать ничего для меня не значите. Вы же всегда ищете во мне самое дурное, я знаю.
– Вполне возможно, Фред, что я и буду считать вас таким, если вы дадите мне для этого достаточные основания. Но, пожалуйста, объясните, что вы натворили. Знать худшее все-таки легче, чем воображать его.
– Я задолжал… сто шестьдесят фунтов. И попросил вашего отца поручиться за меня. Я думал, это не причинит ему никаких хлопот, потому что я достану все деньги сам. И я старался. Только мне очень не повезло… я просчитался с лошадью… И у меня набралось всего пятьдесят фунтов. У отца я денег просить не могу, он мне ничего не даст. А дядя недавно подарил мне сто фунтов. Так что же я могу сделать? А у вашего отца нет свободных денег, и ваша матушка должна будет отдать девяносто два фунта, которые она скопила, и она говорит, что ваши сбережения тоже… Вот видите, какой я…
– Бедная мама, бедный отец! – воскликнула Мэри. Ее глаза наполнились слезами, к горлу подступили рыдания. Стараясь их подавить, она смотрела прямо перед собой и думала о том, какие последствия это будет иметь для ее близких. Она словно забыла про Фреда, и он тоже молчал, чувствуя себя еще хуже, чем раньше.
– Мэри, я ни за что на свете не хотел бы причинить вам горе, – сказал он наконец. – Вы меня никогда не простите.
– Какое значение имеет, прощу я вас или нет! – возмущенно воскликнула Мэри. – Разве от этого маме легче будет потерять деньги, которые она четыре года зарабатывала уроками, чтобы отдать Альфреда в обучение к мистеру Хэнмеру? И вам все это станет нипочем, если я вас прощу?
– Говорите что хотите, Мэри. Я заслужил любые упреки.
– Я ничего говорить не хочу, – сказала Мэри уже спокойнее. – Что пользы сердиться!
Она вытерла глаза, отложила книгу и встала, чтобы взять шитье.
Фред следил за каждым движением девушки, надеясь перехватить ее взгляд, чтобы еще раз выразить свое раскаяние. Однако Мэри упорно не поднимала глаз.
– Мне очень тяжело, что ваша матушка лишается своих сбережений, – сказал он, когда Мэри снова села и принялась быстро шить. – Но, Мэри… может быть, мистер Фезерстоун… если вы ему скажете… то есть о том, чтобы отдать Альфреда в обучение… Может быть, он даст на это деньги?
– У нас в семье не любят клянчить, Фред. Мы предпочитаем зарабатывать деньги своим трудом. К тому же, по вашим словам, мистер Фезерстоун недавно подарил вам сто фунтов. Он редко делает подарки, а нам никогда ничего не дарил. И даже если бы я попросила его, это было бы бесполезно.
– Мне так горько, Мэри! Знай вы, как мне горько, вы бы пожалели меня.
– Ну, для жалости можно найти и другое применение. Впрочем, эгоисты всегда считают, что их неприятности важнее всего на свете. Я в этом каждый день убеждаюсь.
– Все-таки несправедливо называть меня эгоистом. Если бы вы знали, что позволяют себе другие молодые люди, вы бы сказали, что я еще не так плох.
– Я знаю одно: только эгоисты способны тратить на себя большие деньги, не зная, как они будут расплачиваться с долгами. Они думают о том, какую выгоду могут получить сами, а не о том, что могут потерять другие.
– С любым человеком, Мэри, может случиться несчастье, и он не сумеет расплатиться, хотя и собирался. В мире нет человека лучше вашего отца, и все-таки он попал в беду.
– Как вы смеете сравнивать себя с моим отцом, Фред! – негодующе вскричала Мэри. – Он попал в беду не потому, что думал только о собственных пустых развлечениях, а потому, что его заботила работа, которую он делал для других. С ним случилось несчастье, и он трудился, не жалея себя, чтобы возместить всем их потери.
– А я, Мэри, по-вашему, даже не постараюсь ничего возместить? Неблагородно думать о человеке самое плохое. И если у вас есть над ним власть, так, по-моему, надо постараться сделать его лучше. А вы и попробовать не хотите. Ну что же, я ухожу, – закончил Фред томным голосом. – Больше я вам никогда докучать разговорами не буду. Я очень сожалею о неприятностях, которые причинил, – вот и все.
Мэри выронила шитье и посмотрела на него. Порой даже в девичьей любви таится что-то материнское, а нелегкий жизненный опыт одарил Мэри чуткостью, далекой от той пустой бездушности, которую мы называем девичьим кокетством. При последних словах Фреда у нее сжалось сердце, как сжимается оно у матери, когда ей чудится плач расшалившегося непослушного ребенка, – а вдруг он заблудился или с ним что-то случилось? Когда же она подняла глаза и увидела унылое отчаяние на его лице, жалость к нему взяла верх над гневом и тревогой.
– Ах, Фред, вам плохо! Сядьте же. Не уходите. Я скажу дяде, что вы тут. Он все удивлялся, куда вы пропали, – он вас целую неделю не видел. – Мэри говорила торопливо, не выбирая слов и не думая о их смысле, но тон у нее был ласковый и просительный, и она привстала, точно собираясь пойти к мистеру Фезерстоуну. Разумеется, Фреду показалось, будто из черных туч выглянуло солнце. Он отошел от камина и встал перед ней.
– Скажите мне только слово, Мэри, и я все сделаю. Скажите, что вы не думаете обо мне так уж плохо, что не откажетесь от меня совсем.
– Как будто мне хочется думать о вас плохо, – печально сказала Мэри. – Как будто мне не больно, что вы становитесь праздным бездельником. Неужели вам не стыдно быть таким никчемным, когда другие люди трудятся, стремятся к чему-то, когда вокруг столько дела? Неужели вам не стыдно, что вы ни на что полезное не годитесь? А ведь в вас немало хорошего, Фред! Вы могли бы стать достойным человеком.