В дверях кухни она столкнулась с Бреттом. Тот, с трудом скрывая смех, спросил:
– Кто там прячется под всей этой грязью, уж не малышка ли Элисон?
– Да, сэр, – ответила Элисон, попытавшись немного утереть лицо, и нахмурилась, увидев, что рукав платья тоже насквозь пропитался грязью. – Я в ней валялась. Хотела узнать, зачем свиньи это делают. И это совсем не так весело, как я думала, потому что теперь меня накажут.
– Непременно накажут. Пусть уж лучше в грязи катаются свиньи, малышка. – Он взглянул на Катриону. – Помощь нужна?
Она открыла рот, чтобы ответить «нет», но вспомнила, что все женщины сейчас заняты ранеными в большом зале.
– Я думала, ты собирался в Гормферах, поискать моих коней и оружие.
– Я решил, что лучше дождаться каких-то известий от твоего сеньора. Не хочу ослаблять силу обвинений, которые ты выдвинула в этот раз. – Бретт снова улыбнулся, услышав, как очередной комок грязи шлепнулся на пол. – Так что, нужна помощь?
– Я бы не отказалась, но ты вовсе не обязан это делать.
– Мне уже доводилось, – сказал Бретт, давая ей возможность войти в кухню, а затем вошел туда сам. – Видишь ли, я вырос в очень, очень большой семье.
Оказалось, что он на удивление ловко умеет мыть детей. В кухню поспешно прибежала Пегги с чистой одеждой для Элисон, извиняясь за недосмотр, и предложила домыть Элисон сама, но Катриона отмахнулась, сказав, что раненые куда больше нуждаются в ее помощи. Отмыв дочь и заплетя косички, Катриона отправила ее помогать другим девочкам рвать тряпки на повязки и делать все, о чем попросят. Встав на пороге, она смотрела, как раненые – те, у кого хватало на это сил, – поддразнивают Элисон, говоря, что оказывается, она очень даже хорошенькая – теперь, когда они смогли ее разглядеть.
– Не особенно суровое наказание, – пробормотал Бретт, встав рядом с Катрионой.
– Я видела, как они улыбались и даже смеялись, когда я вела Элисон через зал, поэтому и не смогла наказать ей строже. Она подарила им лучик света, пусть всего на минутку.
– Да, это правда. Они вспомнили, что теперь дома, там, где маленькие девочки могут пачкаться в грязи, а матерям приходится их отмывать. Простая вещь, невинная детская проказа, но это необходимое напоминание о том, что ужас закончился.
– Я только сейчас сообразила, что некоторые из них до сих пор не одеты. Может, мне и не стоило позволять девочкам бродить по залу так свободно.
– Не думаю, что она вообще это заметила, кроме того, женщины прекрасно прикрывают их от взглядов Элисон и других маленьких помощниц.
– Ну, тогда все хорошо. Я уже отправила людей с посланием и с пленными к сеньору-лэрду. Молюсь только, чтобы он не затянул с ответом. А пока мне лучше пойти и помочь остальным. Наверное, некоторые из спасенных смогут уйти домой, но в большом зале все равно останется много пострадавших.
– Мы можем поесть и в кухне, если потребуется.
Ее улыбка согрела его. Бретт смотрел, как она торопливо идет помогать с промыванием и перевязкой ран, а потом увидел одного из спасенных. Уже чистый, с перевязанными ранами, он медленно брел к выходу из большого зала, а двое маленьких мальчиков поддерживали его с обеих сторон. Поняв, что некоторые из спасенных вполне в состоянии вернуться в свои коттеджи, Бретт поспешил на помощь. Это будет долгий день, подумал он, освобождая мальчиков, покряхтывавших от тяжести, и, поддерживая мужчину, повел его во двор, где уже ждала повозка, чтобы отвезти его домой. Дети бежали рядом.
Раздеваясь и умываясь на ночь, Катриона широко зевала. Почти всех спасенных забрали домой их семьи. Тех, кто нуждался только в отдыхе, еде и периодической проверке небольших ран, перевели в дозорную башню, которую холостые воины гарнизона всегда называли домом. Восемь самых слабых остались в большом зале, там было теплее и всегда можно быстро оказать всю необходимую помощь. Катриона очень надеялась, что теперь, на свободе, они оправятся быстро – здесь есть обильная еда, питье и множество добрых рук, готовых залечить их раны.
Когда она натягивала ночную рубашку, вошел Бретт. Катриона покраснела и мысленно обругала себя. Глупо скромничать после всего, чем они занимались, но так уж получается. Ей хотелось предстать перед любовником зрелой, спокойной, настоящей леди, но, пожалуй, этого никогда не произойдет. Он только вошел в спальню, а она тотчас же вспомнила все их страстные ночи, и, пожалуйста – снова вспыхнула.
– Долгий день, – пробормотал Бретт, чмокнув ее в лоб. – Я ходил проведать воинов в дозорной башне. Хотел убедиться, что башня их не пугает.
Катриона застонала и уткнулась лбом ему в грудь.
– Их же держали в дозорной башне! Почему я об этом не подумала?
– Там были темные руины, с цепями в стенах, без света, почти без еды и воды и без добрых женщин, снующих туда и обратно. Я просто хотел убедиться, что они понимают разницу. И они вполне довольны. Для них это дом. Они лежат в своих кроватях, а не прикованы к стене. Не волнуйся.
– Если ты уверен, что они не будут из-за этого страдать…
– Совершенно уверен. Как сказал один из них, нет ничего общего. Они могут выглядывать в бойницы, ставшие теперь окнами, могут даже открывать их, но самое главное, они всегда могут выйти наружу. – Бретт подхватил Катриону на руки и отнес на кровать. – С ними все будет хорошо. Думаю, что поправятся даже те, кто, как мы боялись, могли бы умереть.
Глядя, как он раздевается, Катриона вдруг подумала, что ей никогда не надоест на это смотреть.
– Я тоже об этом думала. Они будто набирались сил просто от того, что вымылись и увиделись с семьями и друзьями. – Бретт лег на кровать, и она распахнула объятия. – Спасибо за то, что вернул их домой. Спасибо, что помог им.
– Не нужно меня благодарить. Хотя… – Бретт подергал ее ночную рубашку, – можешь пообещать мне, что никогда больше не будешь ее надевать.
Катриона засмеялась.
– Это привычка. Бойд очень строго следил за тем, чтобы я ее всегда надевала. – Внезапно почувствовав себя ужасно дерзкой, Катриона села и сдернула с себя рубашку. Взгляд Бретта тут же запылал, подогревая ее желание. – Так лучше?
– Намного, хотя мне нравится иногда снимать ее самому, – ответил он, привлекая Катриону к себе и целуя.
Катриона полностью отдалась любви, целиком погрузившись в страсть. Ей требовался этот жар, чтобы выжечь скорбь от вида измученных, страдающих воинов Банулта. А еще ей требовалось наполнить себя воспоминаниями о его прикосновениях, поцелуях, о том, как он заполняет ее собой – ведь она понимала, что он всего лишь любовник, он ни слова не сказал о любви и не давал ей никаких обещаний на будущее. И неважно, о чем кричит ее сердце, Бретт уедет, когда все беды будут позади. Катриона хотела, чтобы ее сердце, ум и тело переполнились воспоминаниями, чтобы с их помощью она сумела облегчить боль от расставания, а боль придет обязательно.