Зимой появлялось много обморожений. Помню, ампутировали руку одного матроса. Анестезии никакой. Врач заставил его выпить бутылку то ли водки, то ли разведенного спирта, а потом отпилил руку. Несчастный сначала кричал, ругался матом, а потом успокоился. Видно, начал действовать спиртной наркотик – армейское «снотворное».
Под Ржевом осколок мины оторвал у меня часть икры левой ноги. И тут же получил я и второе ранение. Пуля пробила мягкие ткани в области бедра на правой ноге. Целую ночь я куда-то полз, полз на спине, отталкиваясь от земли локтями, а потом потерял сознание.
Обнаружила меня санитарка – думала, как потом рассказывала, что я мертвый. Назвала меня «кузнечиком», когда я рассказал, как передвигался. Вынесла девушка на своих хрупких плечах парня ростом в сто восемьдесят восемь сантиметров. Потерял много крови, но живительный снег Подмосковья спас меня – сосуды, очевидно, вовремя спазмировались от холода.
Довезли на полуторке до госпиталя. Трясло страшно. Катался по кузову, как бревно непривязанное. Посмотрел на ногу – белеет уже заиндевевший на морозе мосол. Руки посинели, а ногти побелели. Перевязка – и прямиком в Москву. Попал в сортировочный эвакогоспиталь № 290. Сейчас это военный госпиталь им. Бурденко. Врачи пришли к заключению – надо ампутировать ногу, так как началась гангрена. Главный военный хирург Николай Нилович Бурденко, осмотрев меня, тоже был такого же мнения. Но военврач Зеленова спасла мне конечность…
Кстати, ее сын служил в моем 77-м полку и погиб под Волоколамском. Она по-матерински отнеслась ко мне. Никогда не забуду ее жертвенность.
Нужно было срочное переливание крови. Необходимого «сока жизни» не было в наличии. А у нее – моя группа крови оказалась. Тогда Зеленова распорядилась, чтобы ее положили рядом со мной для прямого переливания. И вот таким образом она отдала мне часть своей крови. Я ей обязан своей жизнью. Ее уж давно нет, а мне сегодня восемьдесят девять.
Добрая землячка меня всячески опекала. Принимала, наверное, за сына, отдавая нерастраченную свою нежность погодку ее первенца и любимца. После переливания крови и мучительных операций по пересадке кожи и наращиванию мышечной массы я встал на ноги. Это были очень тяжелые операции.
Помню, лежу на госпитальной койке. Полночь. Тишина. Смотрю в проем окна куда-то наверх. Вижу кусок темного ночного неба, словно расшитого бисером. В яркой зимней россыпи звезд висит латунная сковородка луны. Природа как бы приглашает. Я плачу, глядя на эту красоту, не то из-за радости, что я остался жив, не то от грусти, что война меня покалечила и я на всю оставшуюся жизнь буду инвалидом. Переживания не дали мне уснуть до утра. И таких ночей с мучительными внутренними монологами было много.
Часто снились цветные сны с лесами Смоленщины и Подмосковья. И колонны, колонны наших и неприятельских войск. Гудела и грохотала земля от многотонных бронированных чудовищ, нарисованных снами с фантастическими формами. В природе таких танков не было, какие рисовал мне умиротворитель ночного блаженства Гипнос.
Потом проезжала моя почему-то самоходная пушка «сорокапятка» на огромных колесах, а за нею по пыльной дороге то шаркали солдатские ноги в ботинках с обмотками, то вдруг возникала каменная площадь, и по ее торцам, сверкая начищенным хромом сапог, чеканя шаг, проплывали радостные советские воины.
Продолжал я воевать во снах и с немцами. Бил по ним из своей пушки, стрелял из противотанкового ружья, колол штыком, строчил из автомата, бросал в неприятельскую гущу гранаты. Довоевывал то, чего не пришлось сделать дальше. Словно помогал своим товарищам, оставленным на поле брани.
Вот таким образом война для меня и закончилась.
В 1944 году я поступил в МГУ на международный факультет. В октябре того же года распоряжением правительства факультет преобразовали в МГИМО…
Итак, судьба рядового Шорина Валентина Алексеевича молодыми годами была вмонтирована в рамки опасной для столицы и страны вражеской военно-стратегической операции «Тайфун», потерпевшей поражение из-за мужества, стойкости и героизма тысяч наших людей. Казалось, сама суровая природа зимы с сорок первого на сорок второй год не могла стерпеть позора присутствия германских оккупантов на земле Подмосковья и выжигала противника суровыми морозами и кинжальными метелями вместе с армейской местью за поруганную Отчизну.
И враг сильный, очень сильный, отступил, отстреливаясь, и – побежал.
Потом наступила пора для вчерашнего солдата почти двадцатипятилетних загранкомандировок со встречами с интересными людьми в США, Польше, Эфиопии, Венесуэле, на Кубе и в ряде других стран.
И все же под старость вражеские осколки и пули, принятые защитником Москвы, дали о себе знать. Сначала он потерял одну ногу, а потом лишился и другой. Но он не сдался на милость недугу. Он весь проникнут верой, что он нужен людям, а они нужны ему.
– Сущность всякой веры, – заметил в беседе Валентин Алексеевич, – состоит в том, что она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью. А что касается просьб у Бога, то скажу – я бы уверовал в Бога, да смущает толпа посредников. Их много, я один. За право быть в строю Жизни надо бороться, не уповая на чью-то помощь.
Бывший солдат, ставший уважаемым дипломатом, подробно рассказывал об особенностях первого визита советского лидера в США, о встречах с В.Молотовым и О.Трояновским, Д.Эйзенхауэром и Н.Хрущевым, Ф.Кастро и М.Монро, Г.Жуковым и К.Рокоссовским и многими другими знаменитостями.
Какая насыщенная жизнь!
Рассказ об этих встречах – это уже другая история! А может быть, и другая книга о герое.
Как известно, группе армий «Центр», возглавляемой фельдмаршалом Федором фон Боком, была поставлена задача – взять Москву. Это был один из строптивых военных стратегов. В 1941 году Бок выражал отдельные элементы несогласия с вторжением в Советский Союз и даже отказался во вверенной ему группе армий выпустить и распространить по частям кейтелевский «приказ о комиссарах». Потом он, конечно, выполнил и выполнял его, но без энтузиазма.
Его штаб превратился в рассадник антигитлеровского заговора. Достаточно назвать такие имена, как глава разведки группы полковник Хеннинг фон Тресков, личные адъютанты Бока – граф Генрих фон Харденберг (родственник Бисмарка) и граф Генрих фон Лендорф-Штейнорт (внук одного из фаворитов Вильгельма I, лейтенанта Фабиан фон Шлабрендорфа) и другие, чтобы поверить в эту мысль.
Как писал о Боке Джон Уиллер-Беннет:
«Хотя он глубоко презирал национал-социализм и находил все более отталкивающей его растущую кровожадность, однако фактически продолжал ему служить. Бок был настолько поглощен собственным тщеславием и эгоизмом, что из-за мелочности характера даже пальцем не пошевелил ради того, чтобы сбросить режим, к которому он не испытывал ничего, кроме презрения. Он являлся одним из тех многих, кто в ответ на все предложения заговорщиков отвечал:
«Если все удастся, я вас поддержу, но я не собираюсь брать на себя ответственность в случае провала».