— Почему? — не поняла Марта.
— Потому что ты мне нравишься, и я без тебя сниматься не буду.
— А что ты будешь делать? — спросила ее Марта.
Они сидели на полу. Двери балкона были открыты, начиналась свежая майская ночь, портвейн закончился, денег у них не было, работа у них была стремная.
— Найду другое занятие, — сказала Вика. — Пойду официанткой в пиццерию.
— Почему в пиццерию? — удивилась Марта. — Лучше уж сниматься в итальянской порнухе, чем продавать итальянскую пиццу.
— Какая разница? — ответила Вика и начала медленно стаскивать с нее одежду. Стащила желтый парик, стащила майку, стащила юбку. Единственно, долго не могла развязать кроссовки.
На следующее утро Гавриил пошел на мировую. Сказал, что погорячился, попросил прощения и пообещал выплатить аванс. Работа на съемочной площадке возобновилась. Валюня с горбуном выкатили кровать. Гавриил дал краткие указания:
— Значит, так, — сказал он, — снимаем сцену лирического переосмысления главной героини. Главная героиня лирически переосмысливает последние события своей жизни. Профсоюзный лидер помогает ей в этом.
— А я? — подал голос горбун.
— Вы? — Гавриил повернулся к горбуну. — Ах ты черт, про вас я совсем забыл! Валюня, — крикнул он, — дай Виктору Павловичу канделябр. Значит, так, Виктор Павлович, берите канделябр в правую руку, а в левую… а в левую… а в левую ничего не берите, а лучше возьмите канделябр двумя руками. Только не выпустите его!
— Ну что, — обратился он к Валюне, — нравится?
Валюня посмотрел на выстроенную мизансцену.
— Он на боровик похож, — сказал наконец.
— Ну да, — не согласился Гавриил, — где ты видел боровик с канделябром?!
Вика повернула ее лицо к себе:
— Сними этот дурацкий парик, — сказала тихо.
— Ты что, — испугалась ее подружка, — это ж костюм!
Но Вика уже схватилась за парик и деловито его сняла. У Марты были коротко стриженные волосы. Вика перевернула ее на спину и начала стаскивать с нее тесное кожаное белье.
— Ты что?! — испуганно прошептала подружка, краем глаза следя за нависающим канделябром. — Текст говорить не будешь?
— Давай лучше трахаться, — сказала Вика и повесила парик на канделябр.
— Толя, — позвала Марта Гавриила через несколько минут. — Нам продолжать? А то я уже кончила.
— Я тоже, — растерянно ответил режиссер.
Так или иначе, съемочный процесс успешно завершался. Гавриил снимал последние сцены, в основном с горбуном. Он то покрывал его черной краской и заставлял изображать горбуна-мавра, то цеплял ему найденные среди детских декораций крылья, просил залезть на стол и гладить там руки, то посыпал его грузинский кепарь искусственным снегом и снимал национальную зиму. Наконец материала набралось достаточно, и Гавриил взялся за монтаж. Марта переехала жить к Вике. Вика отводила ее каждое утро на съемки детской утренней программы, брала ее рюкзак и ждала в коридоре. Горбун получил аванс и купил для своего такси новую подвеску. Друзьям он рассказывал, что снимался в сериале про итальянскую мафию.
Однажды Марту вызвал к себе директор телекомпании. Домой она вернулась поздно, злая и заведенная.
— Сука, — стала кричать, — мудак!
— Что случилось? — спросила ее Вика.
— Мою программу закрывают, — кричала Марта, — сука директор!
— Почему закрывают? — не поняла Вика.
— Места нет в сетке! Они туда спонсоров вставили. Это все директор-сука. Он со мной переспать хочет!
— Ну так что за проблемы? — поинтересовалась Вика. — Переспи, да и все. И дальше себе рассказывай про зубную пасту.
— Да пошла ты! — обиделась Марта.
— И что теперь?
— Что теперь, получу бабки за фильм и свалю.
— Куда свалишь? — не поняла Вика.
— Куда-нибудь, в ту же Италию.
— А я? — спросила Вика.
— При чем тут ты?
Марта нервно запустила кроссовком в угол комнаты, упала на диван и, замотавшись в одеяла, быстро заснула.
Утром позвонил Гавриил, попросил срочно прийти доснять сцену. Обещал отдать бабки. Вика с Мартой пришли. Гавриил нервно бегал по студии, скручивая кабели. Горбун путался у него под ногами.
— Ах ты черт, — жаловался Гавриил, — ах ты черт, завтра студию освобождать, а у меня еще сцена одна не дописана. Давайте, милые, переодевайтесь.
Вика с Мартой неохотно натянули на себя кожаную сбрую. Гавриил включил камеру. Горбун взял в руки канделябр.
— Значит, так, — закричал Гавриил, — снимаем сцену сердечной благодарности главной героини. Главная героиня осознает, от какой жизненной ошибки спасли ее друзья и коллектив, и ощущает к ним сердечную благодарность. Работаем!
Вика подошла к Марте и осторожно коснулась ее плеча. Марта напряглась. Вика попробовала повернуть ее к себе, но та нервно убрала ее руку. Вика схватила ее за плечо, но Марта отступила назад. Тогда Вика резко притянула ее к себе, развернула и зарядила с правой по физиономии. Марта вскрикнула и закрыла лицо руками. Вика ударила еще несколько раз и выбежала из студии. Горбун сконфуженно крякнул. Марта плакала, пряча лицо в ладони, наконец посмотрела на Гавриила.
— Ты что, — спросила тихо, — все это снимал?
— Снимал, — растерянно ответил Гавриил.
— И что?
Гавриил какое-то время подумал.
— Ничего, — сказал он задумчиво, — ничего. Особенно этот канделябр.
Одну копию готового фильма Гавриил отдал Валюне, для заказчиков. Другую копию, вместе с процентами, отнес директору. Директору фильм понравился. «Только вот, — спросил он у Гавриила, — что там у тебя за грузин с крыльями?» Итальянцы за фильм заплатили, но программу борьбы с украинской проституцией свернули как нерентабельную. Валюня вступил в Партию регионов. Гавриил на полученные от фильма деньги купил новую камеру и подшился. Через полгода сам вырезал торпеду и снова запил. Еще через месяц записался на курсы анонимных алкоголиков. Еще через какое-то время снова развязал. Потом снова подшился. Продолжать?
Марта выехала в Турцию, собиралась оттуда перебраться в какой-нибудь итальянский бордель. Новостей от нее не было. Вика хотела устроиться в пиццерию, но ее туда не взяли из-за пирсинга. В сентябре в метро она встретила горбуна.
— О, Виктор Павлович, — обрадовалась Вика, — давно вас не видела.
Горбун тоже обрадовался, сказал, что работает теперь кассиром в игровых автоматах, приглашал поиграть на одноруких бандитах.
— А с нашими, — спросил, — ты видишься?
— Неа, — ответила Вика. — Валюню по телевизору часто вижу, а так никого.