Но она ему на это говорит: послушай, — говорит, — я одинокая беременная домохозяйка, у меня все есть, я купила себе огнетушитель, вот он, красный, в уголке, видишь. Давай, сынок, иди себе с богом, мне не нужна ваша новинка, знаю я ваши новинки, снова либо тостеры перегоревшие, либо массажеры какие-нибудь. Мне не нужны массажеры, у меня все есть, плюс у меня токсикоз, поэтому видеть тебя, сынок, мне сейчас просто неприятно, что тут скажешь?
А он ей на это отвечает: оʼкей, мэм, понятно, все ясно, мэм, тостеры вам не нужны, я понимаю, для чего беременной домохозяйке тостеры, правильно?
Правильно, — говорит она.
И зачем ей массажеры с токсикозом, правильно? — наседает он.
Да, сынок, да.
А как насчет огнетушителей?
В углу, красный.
Вам лишь бы порошка побольше, правильно?
Сынок, — нервничает она, — какого порошка, иди себе с богом.
Йо, мэм, — продолжает он, — ну ясно какого: стирального порошка, вам же кроме него ничего не надо, правильно?
Сынок, — просит она.
И то, что я третий месяц уже чистый, вам просто ни к чему, правильно? Вам это просто неинтересно с вашим порошком, правда ж, мэм? То, что мой отец, пилот бомбардировщика, определял как кризис социальных коммуникаций, — вам это просто неинтересно, правильно?
Сынок, — спрашивает она, — а ты правда чистый?
Мэм, — продолжает он, — послушайте, мэм, я знаю, что у вас в голове — порошок, этот чертов порошок, этот чертов гребаный порошок, стиральный порошок для вашей безразмерной стиральной машины, для этой коровы вашего хозяйства, большой рогатой скотины постиндустриального общества. Стиральная машина, которую вы кормите жертвенной кровью растерзанных кроликов, машина, которую вы обклеиваете порнооткрытками, которую вы описываете фашистскими лозунгами, — это она приходит ночью в вашу спальню и тревожно стонет над вами, это она уничтожает ваши запасы стирального порошка, это она выбрасывает из своего нутра остатки домашних животных и вашу растерзанную одежду. Ага, мэм, именно так, стиральная машина, этот электрический стул для миддл-класса, она убивает вас своей черной энергетикой, пробивает ваши чакры, вы знаете, мэм, что одна делает, когда вы засыпаете? Спросите, спросите у меня, мэм, что она делает, когда вы засыпаете, мэм!
Нет, — кричит она ему, — только не стиральная машина, не трогай ее, только не она!
Йо, мэм, — наседает он, — как это не она? Именно она, кто ж еще. Для кого вы покупаете весь этот стиральный порошок?
Только не стиральная машина, — плачет она.
Коробки, большие картонные коробки с порошком внутри. Мешки порошка, целые мешки порошка, для кого вы их покупаете, скажите, мэм?
Нет, — просит она, — нет!
Ради светлой памяти моего отца, пилота-бомбардировщика, скажите, мэм.
О, только не это, — стонет она.
Скажите, скажите мне, мэм, что вы с ним делаете, куда вы его деваете, весь этот чертов гребаный порошок?
Но я не покупаю стирального порошка! — кричит она.
Как не покупаете? — вдруг останавливается он.
Не покупаю! — рыдает она. — И никогда не покупала! Никогда! Никакого стирального порошка!!!
Тогда кто, кто покупает весь этот чертов гребаный порошок? Кто? Я?! Я, мэм, уже три месяца не покупаю себе порошка, потому что я чистый, три месяца чистый, и гореть вам в аду, мэм, вместе с вашей стиральной машиной, гореть вам в аду! — говорит он и выбегает на улицу.
Нет! — кричит она ему вдогонку, — только не в аду!
Именно в аду! — отвечает он.
Только не в аду! — отчаянно кричит она ему.
В аду! — отвечает он из ада.
Е, е, — думает он, — вот так мы работаем с постоянными клиентами, вот так мы поддерживаем корпорацию, пусть в следующий раз знает, как разговаривать с нашими рекламными агентами, я ее насквозь вижу, а как же, хотела меня кинуть, вишь, что выдумала, порошок, говорит, стиральный порошок. Как будто я не знаю, что у нее на уме, а как же, а как же, корпорация мне платит за мою работу, я знаю все эти истории о страховках и социальной службе, третий месяц, третий месяц чистый, третий месяц, еще четыре — и конец реабилитационного курса, и я ебал…
Я знаю, — думает она, — я знаю, чего они от меня хотят. Они стоят под дверью ванной комнаты, когда я принимаю душ, стоят и слушают, как вода стекает по моему животу. Они приходят ремонтировать стиральную машину и вставляют в нее жучки и датчики. Они подслушивают ровный размеренный шум ее двигателя, они хотят остановить это бесстрашное сердце моей стиральной машины, вот чего они хотят. Когда мой сын вырастет и станет настоящим Элвисом, он будет носить белоснежную экологически чистую одежду, он вынет из моего сердца все занозы, он сделает так, что розовые лепестки будут лежать в моих карманах, и вокруг не будет ничего, лишь белый-белый снег и белые-белые цветы, и еще этот белый-белый чертов гребаный порошок.
Как питаться в супермаркетах
И тогда директор фабрики, изготовляющей экологически чистые памперсы, говорит: ничего, она все равно не может отказаться от наших услуг. Наш бизнес построен таким образом, что ни одна сучья домохозяйка не сможет в конце концов обойтись без наших чертовых памперсов. Рано или поздно она придет за ними, придет в большие прозрачные супермаркеты, полные нашими памперсами — лучшими на рынке, рано или поздно она все равно за ними придет. И знаете почему? Почему? — спрашивает совет директоров.
Потому что система всегда держит руку на кране. В то время как ты занимаешься своим одиночеством, она умело регулирует клапаны. В то время как ты пытаешься сделать что-то со своей беременностью, она повышает силу подачи. В то самое время, как ты занимаешься домашним хозяйством, система держит свою руку на этом невидимом кране. И когда она держит одну руку на кране, знаете, что она делает другой рукой? Вы знаете, что она в это время делает другой рукой? Нет, — отвечает совет директоров, — мы не знаем. А вы хотите об этом узнать? Да, — отвечает совет директоров, — мы хотим. Вы точно хотите? Да, — официально сообщает совет директоров, — мы точно хотим. Скажите: мы хотим знать, что система делает другой рукой, в то время как одной перекрывает нам кран! — призывает их директор. Мы хотим знать, — повторяет за ним совет директоров, — что система делает другой рукой, в то время как одной перекрывает нам кран. Так что, как вы думаете? — спрашивает директор. Дрочит? — несмело делает предположение совет директоров, — дрочит Элвису? В это время, — говорит директор, — другой рукой она перекрывает другой кран. Потому что на самом деле кранов два, просто о другом кране мало кто знает. А на самом деле их два. И этот другой кран — наша с вами беззащитность. Пока система одним краном контролирует твою жизнь, другим краном она контролирует твою смерть. Именно поэтому мы настолько зависимы друг от друга. Именно поэтому так или иначе каждая беременная домохозяйка рано или поздно придет в супермаркет покупать наши чертовы памперсы. Потому что так или иначе мы зависимы от нее не меньше, чем она зависима от нас. И не понимать этого не может ни одна домохозяйка, какой бы одинокой и беременной она ни была.