Трижды ударили в гонг. Вспыхнули светильники. Хотя и было достаточно светло, потому что светило Солнце. Но какое же шоу без освещения? Грянула увертюра. На смену выскочили гладиаторы, похватали исходящий реквизит и сошлись в изящном танце. В такт музыке из обезглавленных шей фонтанировала кровь. Отрубленные руки судорожно сжимали обломки мечей. Трезубцы с хрустом входили в грудные клетки. И вылезали из спины с ошметками внутренностей. Метались лучи света, по Голгофе полз искусственный дым, фонограмма становилась все громче и громче. И все громче становились вопли торжества и предсмертные хрипы участников представления. Мэн с окаменевшим лицом наблюдал за действием. Раввин, Доминиканец, Мулла и Книжники смотрели заинтересованно, как и прочие местные ученики. Хотя, помня кое-какие слова Мэна, испытывали некоторое смущение. И только Жук и Каменный Папа, пришедшие из другого времени и не знакомые с местными веселыми обычаями, молча блевали. Как будто после портвейна выпили водки, ликера, чечено-ингушского коньяка. И вместо своих двух пальцев ощутили в глотках чужой вонючий кулак.
Меж тем, на Голгофе остались только два гладиатора. Один из них лежал на спине. А второй, по имени Спартак, наступив ему на грудь и держа над головой меч, вопросительно смотрел на зрителей. Мнения их разделились. И Спартак повернул голову к правительственной ложе. Двое опустили пальцы вниз. Один мыл руки, делая вид, что происходящее не имеет к нему никакого отношения. А еще один разминал в трубке папиросный табак. Размял, прикурил, а потом коротко бросил:
– Я присоединяюсь к товарищам…
Меч Спартака взлетел вверх, короткой молнией скользнул вниз. И через секунду снова взлетел с нанизанной головой поверженного гладиатора. Далее по прихоти режиссера фонограмма пошла в шестнадцать раз быстрее, и восстание Спартака тоже понеслось со страшной силой. И уже через три минуты четыре секунды Спартак был распят на вспомогательной сцене. В живописном обрамлении еще шести тысяч распятых.
Мэн, по прошлой жизни знакомый с законами драматургии, заметил ученикам:
– Закольцованность сюжета. Увертюра – с распятием. Финал – с распятием. В начале – Спартак. В конце будет Иисус. Распятия возвращаются на круги своя. И только свободная воля человека способна разорвать этот бег по кругу, переходящему в спираль. Только свободная воля способна при помощи Господа распрямить спираль и ускорить процесс творения. Привести его к их естественному поступательному развитию.
А потом на Голгофу вытащили японца в цивильном костюме. Церемонийместер в тоге с бабочкой, стоя на котурнах, торжественно объявил:
– Накамуро-сан! Заслуженный самурай Страны восходящего солнца! Добровольное харакири! – И выкинул правую руку в сторону Накамуро-сана. Два раба вложили в руку Накамуро-сану кривой меч. Тот что-то лопотал по-японски, постоянно кланялся и отталкивал меч. По-видимому, в настоящий момент у него не было желания совершать интимный обряд харакири. При большом стечении народа. Но рабы все-таки вложили в его руки меч. Направили с невидимым зрителям усилием в живот и нажали. Из живота Накамуро-сана вывалились кишки и остатки пищи. Принятой за завтраком в хасидском отеле. Куда по ошибке вселили группу японских туристов. Умирая, Накамуро-сан пробормотал:
– Умирая от меча на Голгофе,
С тоской собираю свои кишки по помосту.
Тускнеющее Солнце в глазах.
Накамуро-сана уволокли. Публика осталась недовольна кислым исполнением. Через секунду стало ясно, что харакирист вовсе не Заслуженный самурай, а гражданский программист из Осаки Херовато-сан. Произошла элементарная накладка. Потому-то харакири и было сработано так непрофессионально.
Херовато-сана на скорую руку канонизировали под именем Святой Хер и возвели синтоистскую часовню. Тем самым сделав первый шаг к экуменизму.
Следующим номером программы был расстрел некоего римского солдата. Его привязали к столбу и красиво утыкали стрелами. И он умер с именем Христа на устах. Это был довольно странный и загадочный с исторической точки зрения эпизод. Во имя какого Христа он умер? Во имя первого? Или во имя второго? Которого еще не распяли?.. А может быть, во имя обоих? Мэн для себя предпочел последний вариант. Это дало ему возможность высказать следующую сентенцию:
– Он умер за прошлое и во имя будущего…
На что ученики, знавшие о другой кончине Христа и ожидавшие новую, сочли за лучшее промолчать. Не имея аргументов ни за, ни против этой мэновской мысли. Да и сам Мэн не был на сто процентов уверен в глубине и ценности сказанного. Просто он знал, что на каком-то этапе нужно вообще что-то сказать. Чтобы разрядить обстановку. Установить статус-кво. Поставить хоть сомнительную, но все-таки точку над i.
А потом к столбу с хворостом выволокли некоего человека в одной набедренной повязке. Церемониймейстер так объяснил его прегрешения:
– Видите ли, друзья мои, – говорил он, – этот парень утверждает, что миров, подобных нашему, множество. И к тому же, по его утверждению, все они вертятся. Таким образом, если Земля – пуп Вселенной, то таких пупов, по его мнению, множество. Представьте себе, друзья мои, человека с множеством вертящихся пупков. И вы поймете, что такого человека быть не может. Этот человек состоял бы сплошь из одних пупков. И на нем не осталось бы места для других органов. В том числе и тех, которые доставляют нам усладу. И служат для размножения. То есть веление Господа «плодитесь и размножайтесь» было бы нарушено. И каждый из вас был бы лишен, кто – члена, кто – влагалища. Кто этого хочет? – провокационно выкрикнул он.
Тысячи рук машинально метнулись к промежностям. В один миг зрители представили, что вместо дымящихся членов и дышащих влагалищ между их ног находятся пупки. И жуткое недоумение овладело всеми. Если нет членов и влагалищ, то откуда появятся дети и откуда тогда появятся пупки?..
И этот парадокс был разрешен сжиганием псевдомыслителя. Во имя Господа. И все остались при единичном пупке и своих членах и влагалищах. Которые некоторые из присутствующих тут же использовали для услады. И возможного продолжения рода.
– Да, – задумчиво прокомментировал Мэн, сдергивая Жука с некоей дамы, – сожжение будет посильнее виагры… Странно, почему чужие страдания так возбуждают… Очевидно, каждый присутствующий радуется, что его миновала чаша сия. И до приближения ее нужно как можно полнее воспользоваться всеми благами жизни. Так как рано или поздно к губам каждого будет поднесена чаша. У каждого она будет своя. И никому не дано миновать ее. Только одни пьют из нее с честью, а другим приходится вливать ее насильно. Первые достойно готовятся к этому событию. А вторые стараются увильнуть. Забывая, что каждая чаша идет от Господа…
Мэн не слышал, что говорит громко. Что к нему приближаются эти самые вторые. Что он может оказаться сюрпризом, не указанным в афише празднества. Ученики окружили Мэна. И между ними и толпой возникла невидимая стена. Которая помешала возбужденным зрителям вытащить Мэна на сцену. Распять, колесовать, сжечь и четвертовать незнакомца, высказывающего мысли, не записанные в книге. Не переваренные книжниками. А такие мысли, без сомнения, подлежат искоренению при помощи вышеописанных средств. Как поступили с мыслями о множестве миров.