В. Гюго.
После тех бурных событий прошел уже месяц. Спокойный и теплый август плавно перешел в погожий сентябрь. Выдалось затишье и в делах хлопотливого Миньки. Заразив энтузиазмом ремесленный люд и удивительно ловко и споро наладив с помощью Константина все производство, он теперь лишь изредка заглядывал в кузни, где лучшие ковали осваивали литейное дело, а также в мастерские, где за обещание полного освобождения всего через один год энергично трудились обельные холопы. Все остальное время он проводил в своем небольшом домике, где день и ночь напролет что-то вычерчивал на больших листах, в обилии поставленных заморскими купцами по княжескому заказу.
Вячеслав продолжал упорно тренировать всю дружину, постепенно добиваясь не просто слаженности, а монолитности в движениях. Попутно он занимался со специально отобранными людьми рукопашным боем, вдалбливая в голову будущим средневековым спецназовцам разные необходимые премудрости. Благодаря сотнику Стояну и дружиннику Константину, надежным и верным помощникам, которые взвалили на себя большинство повседневных будничных хлопот и забот, времени на своих спецназовцев у него было вполне достаточно.
Все увереннее себя чувствовал и отец Николай. После тех страшных событий он ничуть не ожесточился душой. Напротив, стал несколько реалистичнее смотреть на многое, в том числе и на ту политику, которую проводил Константин. Нет, целиком и окончательно он с ней не смирился, но, во всяком случае, понял, что одними библейскими проповедями добиться мира с неугомонными соседями навряд ли получится. Иное дело, когда слово Божье для особо тупых наглядно подкреплено увесистой дубинкой в виде крепкого войска, которое стоит за спиной проповедника и готово к отражению любой агрессии.
Со всей троицей, как подметил Константин, за сравнительно недолгое время пребывания в этом мире произошли изрядные перемены. О самом себе судить было трудно, да он и не пытался, однако, видя перед собой веселые оживленные лица друзей, оценил, как разительно и в первую очередь внутренне изменился, например, Славка. Это отчетливо просматривалось и в его спокойно расправленных плечах, и в горделивой осанке, и в спокойном, чуточку ироничном прищуре глаз.
По пустякам он уже не задирался, вскипал далеко не так быстро, как раньше, и не до такой степени, даже его шутки стали не такими колкими и острыми, как раньше. Можно сказать, что он начал плавный переход от едкой сатиры к добродушному юмору. Впрочем, перемены коснулись и его физических параметров. В росте он прибавил всего за одно лето чуть ли не пять сантиметров, хотя до самого Константина ему осталось расти еще столько же. «Коли дальше так пойдет дело, так он через пару-тройку лет на меня и вовсе сверху вниз смотреть станет», – мелькнула у князя мысль.
Хотя если уж говорить о росте, то тут безусловным лидером стал Минька. На сытных казенных харчах он прибавил чуть ли не вдвое больше Вячеслава и в самом скором будущем явственно грозился не только догнать, но и перегнать своего старшего товарища.
Ответственность за столь важное дело, каковым была модернизация вооружения, тоже сказалась на его характере. От самого изобретения до его внедрения на практике путь лежал долгий, а ведь надо было по возможности еще и поставить все на поток. Главным же везде, на всех линиях и участках оставался пока он. Успевая всюду, Минька, тем не менее, даже передвигаться стал более солидно и степенно. Шаг его по-прежнему оставался быстрым, а походка все такой же стремительной, но бегущим его уже никто не видел. Обращение к себе по имени и отчеству он уже воспринимал как должное и ничуть не смущался этого.
Мало того, он теперь стал значительно бережливее и рачительнее в расходах, поскольку отводимые Константином суммы, в связи с постоянно увеличивающимся количеством новых проектов, и все из числа крайне необходимых, имели неуклонную тенденцию к сокращению, а качество и количество продукции при этом страдать были не должны. Идей в его голове по-прежнему витало превеликое множество, но прежде чем подойти с какой-либо из них к Константину, он уже стремился каждую тщательнейшим образом обсчитать. Сколько необходимо рабочей силы, какое сырье потребно и в каком количестве, необходимые размеры требуемых помещений и общий итог – во сколько гривенок встанет та или иная затея. Последнее, впрочем, делал уже не он, а персональный бухгалтер, которого выделил ему Зворыка, заверив, что малец хоть и не вышел годами – тот и вправду выглядел немногим старше Славки, – зато разумен на диво, а торгуется так, что и самому Зворыке за ним порой не угнаться.
Отец Николай не подрос – годы не те, однако уверенность в себе и в своих силах, а главное, в необходимости и полезности тех дел, которыми он занимается, постепенно стала все явственнее проявляться и в нем. Раны его вроде бы окончательно затянулись, и уже ничто, кроме легких полотняных повязок на обеих руках, не напоминало о том, какие муки перенес совсем недавно мужественный священник.
Единственное, что иногда и совсем немного омрачало его вдохновение, так это непреходящая до сего времени боль в руках, пробитых месяц назад огромными гвоздями. Все усилия Доброгневы и самого Всеведа ни к чему не приводили. Сам отец Николай старался не подавать виду, но иногда по закушенной нижней губе и выступившей на лбу испарине Константин понимал, что выздоровление почему-то затягивается и далеко не все обстоит так хорошо, как говорит сам священник.
К счастью, он оказался далеко не фанатиком и без малейшего сожаления отказался от тех религиозных правил, которых еще не было в тринадцатом веке и которые, содрав их из униатских и католических книг, введет неугомонный патриарх Никон лишь спустя четыреста с лишним лет.
Даже крестился он, как и все его прихожане, только двумя перстами и имя Христа произносил только по-старому – Исус, не удваивая первую букву. «Главное, чтобы Бог в душе у человека был, – пояснял он свое спокойное отношение ко всему официальному, но признанному впоследствии неправильным, добавляя: – Ежели тигра свиньей назвать, в лужу он от этого все равно не полезет».
Более того, он несколько раз на весь день уезжал во владения волхва – в его заповедную дубраву, возвращаясь каждый раз аж поздним вечером, и как это ни удивительно, спокойным и умиротворенным. С ходу отвергнув догадки Константина о возможных попытках священника заманить старого волхва в лоно Христианской церкви, отец Николай поначалу попросту шокировал князя своим кратким ответом.
– А зачем? – спросил он, отнюдь не лукавя при этом. – У каждого человека в душе свой Бог – тот, что ему ближе и понятнее. И тут не столь важно – какой именно. Главное, чтобы он был.
– Но ведь он может оказаться и страшным, увлечь человека на злое, – возразил Константин, на что священник, снисходительно посмотрев на князя, как на ребенка, изрек:
– А вот таким Бог быть не может. Все зло только от дьявола.
Причину же своих визитов он объяснил тем, что сейчас, к сожалению, только у Всеведа можно найти ответы на многие вопросы – начиная с особенностей древнеславянского алфавита и письменности, которая была на Руси задолго до Кирилла и Мефодия, и заканчивая пониманием всего окружающего их мира.