– Вы… Ты больно умный… – хрипло проговорил я, чувствуя, как все же идиотски прозвучали мои слова.
Макс снова усмехнулся.
– Я пойду. – Он обернулся к Ветке, продолжавшей смотреть в пол. – Ты только не задерживайся надолго, ладно? Я жду тебя…
Ветка кивнула, не поднимая головы. Он мягко тронул ее за плечо и, склонившись, на мгновение коснулся ее рыжей макушки щекой. И шагнул нам навстречу. Мы с Дегой расступились, пропуская его.
– Я это… – сообразил наконец мой кореш. – Тоже того… Пойду, короче.
Он торопливо засеменил, беспрестанно оглядываясь, в направлении, противоположном тому, в котором удалился Макс.
И мы остались вдвоем с Веткой.
Она подняла голову. Ресницы у нее были мокрыми.
И тогда я по-настоящему растерялся. Меня вдруг придавило страшным пониманием, объясняющим все… И торжественность во взгляде Макса, и понуро виноватый вид моей Ветки… Какой, впрочем, к чертям собачьим, моей…
Она молчала. А я, не зная, что говорить и что делать, глупо засуетился, зашарил по карманам… Отыскал и протянул ей на ладони запаянный в целлофан давно засохший цветочный бутон:
– Вот…
Ветка не подняла руки, чтобы взять цветок.
– Ну почему, а? – беспомощно выговорил я. – Не понимаю…
– Не понимаешь, – эхом отозвалась Ветка. – Все, Маугли, совсем не так, как ты можешь подумать…
– А что мне еще думать? – вскрикнул я.
Я почувствовал острую горячую боль в груди. Не такую, как в романах и песнях, а вполне физическую боль.
– Значит, все, да? – спросил я.
Она покачала головой.
– Я же говорю: ты не понимаешь…
– Все? – повторил я. – Все кончено?
– Еще нет, – сказала Ветка. – Но уже скоро… Завтра все будет кончено, Маугли.
– Еще нет? Завтра?.. Такое ощущение, что мы говорим о совершенно разных вещах. Что происходит-то?!
– А до этого нам лучше не видеться… – услышал я.
– До чего – до этого?
Вместо ответа она скользнула ко мне, обняла меня крепко и коротко, а я непроизвольно закрыл глаза, обмякнув от тепла ее тела и запаха волос. И проговорила еще, почти шепотом:
– Так надо, Маугли. Так надо, родной мой…
Когда я открыл глаза, до меня не сразу дошло, что я остался один в гулкой пустоте монастырского коридора. Чтобы не упасть, пришлось придержаться рукой за стену.
Откуда-то появился Дега.
– У-у-у… – протянул он, округлив глаза. – Ты чего… прямо как кисель-то? Вот что бабы-то с нами делают… Умник! Эй, Умник. Ты живой, кореш?
Я не отвечал ему. Я чувствовал себя полностью опустошенным, вывернутым и вытряхнутым, как мешок. Что же случилось? Что он ей наговорил такого, чтобы она?..
– Ну? – осторожно постучал мне пальцем по плечу Дега. – Поговорили? Что она тебе сказала?
А что она мне сказала? Да ничего конкретного… Не понимаю я, мол. Все, мол, не так, как я могу подумать. Разве сложно было дать однозначный ответ? Нет – так нет. Да – значит, да…
Не верю. Не верю я, что все кончено. Так не бывает. Это словно… строить себе дом, строить вдохновенно и радостно, вкладывая в труд все силы души. А потом отлучиться на денек, вернуться и увидеть, как порыв холодного ветра с чужой стороны в одночасье обрушил каменные стены, сорвал и закинул за горизонт надежную крышу. Так не бывает. Здесь что-то другое.
– Ну и пес с ними, с этим женским полом! – успокаивающе проговорил Дега. – Да у нас таких, как Ветка, еще столько будет – ого! И не таких, в сто раз лучше! Умник! Очнись, кореш! Хочешь, я у отца Федора пару пузырей кагора сопру? Я знаю, где они хранятся. Там много, он и не чухнет, если пару взять… Хочешь, а?
Он сказал ей, Макс-то: «Ты только не задерживайся надолго, я жду тебя…» И пошел. Куда? Нетрудно догадаться. Веткина келья недалеко отсюда, за поворотом. Они сейчас там, в Веткиной келье. Заперли дверь наверняка. Чтобы до утра ее не отпирать…
Я замотал головой. Не думать, не думать об этом! Не может все быть настолько плохо. Здесь что-то другое. Здесь что-то другое, о чем я не имею понятия.
– Слушай! – Я схватил Дегу за рукав. – Кореш, братан, слушай! Подкрадись, как умеешь. Ну, по карнизам к окну… Мне нужно знать, что они там… О чем они там говорят. Здесь что-то не то, понимаешь? Что-то не то! Только все до самой малой детали выясни, не возвращайся, пока не поймешь!
Я вдруг осознал, что трясу кореша, стиснув в кулаках отвороты его куртки, трясу по-настоящему – аж голова его болтается колоколом.
– Да пусти ты! – Дега вырвался у меня из рук, отбежал на несколько шагов. – Совсем башней двинулся, да?
– Сделай для меня! – взмолился я. – Ничего больше никогда не попрошу, вот зуб тебе даю! Сделай, кореш!
– Ладно, ладно, сделаю… – пробормотал он, одергивая куртку. – Сделаю. Давай вали к себе, там и встретимся…
Дега явился в мою келью около полуночи. Сам не знаю, как я продержался до этого времени. Метался от стены к стене, несколько раз, убеждая себя успокоиться, садился на топчан, стискивал руками колени, закрывал глаза. Но так было еще хуже – с закрытыми глазами.
А если Макс решится-таки пожертвовать частицей своей драгоценной энергии, чтобы… так сказать, вспомнить былое? Еще бы ему не решиться! А она? Поддастся ему? Не может быть, не может быть… А почему – не может?! Я же видел, какая она была… И в голове тут же принимались вспыхивать картинки, одна нестерпимей другой. Вот она, а вот он… Вот она, а вот он… Вот она, она, она… Шелест одежды, соскальзывающие поцелуи, прикосновения… От этой муки я искусал себе до крови губы и руки.
Трижды я выходил в коридор, сжимая джагу в мокром кулаке. До Веткиной кельи всего-то пара десятков шагов. Вот ворваться туда и покончить раз и навсегда со всем этим кошмаром. И будь что будет, лишь бы унялась эта иссушающая сердце и душу боль. Трижды я выходил и трижды возвращался. Не из-за страха перед Максом, конечно. А из-за надежды, что все еще можно поправить… пока я не совершил непоправимого…
Наконец открылась дверь, впустив Дегу. Я вскинулся ему навстречу.
Мой кореш выглядел озабоченным. Я так и упал на топчан. Неужто самые страшные прогнозы мои оправдались? Тогда чего он там торчал так долго?..
– Ну? – простонал я. – Ну?! Что ты молчишь?
– Плохо дело, Умник… – потирая подбородок, проговорил Дега.
– Да не тяни ты!
– Ага… – Он как-то странно взглянул на меня. – Насчет того, что они там… того самого… не переживай. Ничего не было. Даже не целовались. Разговаривали только.
Ничего не было!
Я выдохнул и неожиданно для себя самого рассмеялся. Ничего не было… Господи, какое облегчение!