– А, пожалуй… И еще чуть повыше, – начал входить во вкус муж подруги, еще сильнее задирая подол платья и чиркнув руками по ее голой попе. Это она его, по-видимому, провоцировала своими хихиканьями, нет бы дать сразу по рукам.

Но по рукам ему давать почему-то не хотелось, эта игра все больше увлекала, и ее вдруг потянуло ослабить тормоза.

– Думаешь, так удобней посуду мыть? – вновь отшучиваясь, она ясно ощутила, как его ладони скользнули по ягодицам, и это обожгло ее, попа-то у нее была чувствительной.

– Вне всяких сомнений! Только не надо так к мойке прижиматься. Можно ведь и забрызгаться. Вот так правильней будет, – и, продолжая смелеть, он взялся руками за ее бедра, отодвигая тем самым от мойки и как бы уже прихватывая. Игра принимала интересный оборот.

– Вот так? – округлила она зад, чувствуя, как начинает кружиться голова, причем уже не от выпитого.

– Именно! И знаешь еще что? У тебя такие белые трусики, – провел он пальцем вдоль резиночки стрингов. – Так ведь можно их и забрызгать.

– Считаешь? – и она ощутила, как теплеет между ног.

– Столько брызг летит! Не намокли они еще тут с этой мойкой? – и, вновь чиркнув вдоль ягодиц, его ладонь скользнула в сторону ее промежности.

Вздрогнув от этого прикосновения, она глотнула внезапно потеплевший воздух, чувствуя, что начинает возбуждаться уже по-настоящему.

– Но… послушай… – попыталась она было его урезонить, но вдруг замолчала, даже не зная почему, а ее ноги вдруг сами чуть раздвинулись, давая ему свободу, и он это, конечно, сразу заметил, начиная совсем вольничать. Его пальцы стали поглаживать ее промежность.

– Ну я же говорил, что могут намокнуть, – влага трусиков между ног выдавала ее возбуждение. – Давай-ка лучше снимем их, пока не поздно, – и не успела она ответить, как стринги сползли вниз.

– Э… А… – даже растерялась она от такой его прыти, чувствуя, как при этом кружится голова.

– Да ты мой, мой бокалы, не отвлекайся. Не обращай на меня никакого внимания, – начал гладить ее ягодицы окончательно осмелевший муж подруги. – Постараюсь не очень тебе мешать.

– А… если… она… проснется? – прерывающимся шепотом выдохнула она.

– Не проснется. Мы тихо, – встав на колени, он начал лизать ее сзади между ног.

…Когда, посадив ее на кухонный стол и раздвинув ноги, муж подруги вошел в нее, она сдавленно ахнула, постаравшись сдержать эмоции. Раздался звон очередного разбитого бокала, упавшего в мойку. Именинница, к счастью, не проснулась.

74. Извращенный палач

Они вытащили ее из дома посреди ночи, сонную, в ночной рубашке, даже не дав возможности одеться, а когда она поняла, кто это, похолодела от ужаса. «Ведьма» – звучало как смертный приговор, и худшее обвинение сложно было представить.

Шел семнадцатый век. Инквизиция свирепствовала и изощрялась, все красивые женщины боялись выходить из дома или смотреть людям в глаза. Стоило хоть кому-нибудь шепнуть слово «ведьма», как тут же начинал мерещиться запах костра и горелого мяса. Многих женщин, причисленных к ведьмам, перед тем, как приговорить к сожжению, жестоко и извращенно насиловали.

Вот и она, по-видимому, просто приглянулась кому-нибудь из инквизиторов, ведь среди них было немало настоящих маньяков. Под предлогом борьбы за чистоту и святость они на самом деле цинично удовлетворяли свою животную похоть. Оставалось надеяться, что ей удастся остаться в живых, и все обойдется просто насилием, хотя шансы были невелики. Мало кто из «ведьм» оставался в живых, попав в лапы инквизиторам. Допросы, пытки, выбивание признания в ереси или связи с нечистой силой, – как правило, женщины были обречены. Власть инквизиторов была почти безграничной, а об их жестокости ходили легенды. В их городе эти «слуги господа» вытворяли все что угодно, не боясь никого и ничего, а уж с желающими сделать донос проблем не было, подонков везде и всегда хватает.

Процессы о ведьмах шли один за другим, не щадили ни старух, ни маленьких девочек, а уж для красивых женщин и вовсе наступили страшные времена, их тащили на костер сотнями, выбивая признания под жуткими пытками.

На допросе им не удалось ее запугать, пытаясь добиться чистосердечного признания, и это несмотря на то, что нашлись свидетели ее связи с дьяволом. Плача и моля о пощаде, она отрицала вину, ведь все обвинения было явно надуманы. И инквизитор, и секретарь, и оба священника были в ярости от ее упорства. Они готовы были сожрать ее живьем, разрывая на куски зверино-голодными взглядами; теперь ей предстояло пройти через пытку инквизиции.

И вот, привязанная к столбу, она стояла с мешком на голове, ожидая своей участи и надеясь, что не окончательно обречена.

Скрипнула дверь, и она перестала дышать от страха. Сейчас ее поведут на пытку, а так хотелось надеяться, что это – просто жуткий сон.

Тяжелые шаги неспешно приближались, заставляя ее испуганно вжиматься в столб. Хрипло дыша, к ней подошел палач. Да, именно палач, она ясно чувствовала это, так же как и свою полную беззащитность. Лишь тонкая ночная рубашка прикрывала ее тело, а как бы хотелось иметь вместо нее рыцарскую броню.

– Прошу вас… Я не ведьма. Сжальтесь, прошу вас, – прошептали ее побелевшие губы, и она почувствовала изморозь холодных мурашек на своем теле.

Тяжелое дыхание было безмолвным ответом на ее мольбу, и от этого ее сковал еще больший ужас. По спине побежала тонкая струйка пота.

Прикосновение грубой руки обожгло ее словно каленым железом. Рывок, и ее ночная рубашка с треском разорвалась на груди.

– П…про… – одна ладонь зажала ей рот, а вторая грубо схватила грудь, больно стиснув при этом. Похоже, лучше было не скулить, и она постаралась обмякнуть, демонстрируя покорность.

Руки стали грубо ощупывать ее тело, груди, живот… разорвав до конца рубашку, добрались до бедер, ног. Дыхание палача становилось все более тяжелым, переходя в нетерпеливое сопение. Похоже, он все сильнее возбуждался. Она начала мелко дрожать.

– Не на… – кляп ладони опять заткнул ей рот, а клешня на груди заставила содрогнуться от боли. Стало окончательно ясно, что лучше совсем не рыпаться.

Сжимавшая рот рука мерзкой змеей скользнула вдоль ее живота, забралась в трусики и, помяв немного лобок, резко сдернула их вниз.

Рыча, словно голодный зверь, палач начал нетерпеливо ощупывать все ее тело, ощупывать, тискать, хватать. Стиснув зубы и дрожа, она глотала слезы, чувствуя, как от них намокает надетый на голову мешок.

Губы палача жадно впились в ее сосок и чуть прикусили. Чуть слышно вскрикнув, она закусила губу. Очевидно, что лучше было терпеть.

А насильник инквизитор между тем все сильнее заводился и зверел. Сунув руку ей в промежность, он начал теперь щупать там.