М. ДЕЛЯГИН: — Да, напишут все, что надо. Как в классическом анекдоте: вскрытие пациента показало, что пациент умер в результате вскрытия. С патологоанатомической службой, безусловно, это было бы очень правильное решение.
И вообще, у нас в принципе неразумно организована работа больниц. Ведь что такое главврач? Это медик, это специалист, он лечить должен. И он поднимается наверх по служебной лестнице, растет именно как хороший доктор, который знает, что где болит, чем это лечится или, не дай бог, не лечится. Он поднимается наверх — и на вершине карьеры вдруг из врача становится администратором. И начинает выполнять совершенно другую функцию.
Представьте себе, человек всю жизнь был скрипачом и когда он стал, грубо говоря, почти Ростроповичем, его перекидывают командовать танковой дивизией: вот тебе, парень, вершина твоей карьеры, наслаждайся.
Это недоразумение, оставшееся с советских времен: администратор — это одно, а врач — другое. Да, врач должен быть главнее администратора, как командир в позднем Советском Союзе был главнее политрука. Но смешивать эти принципиально разные функции не надо.
А насчет того, что Росздравнадзор не имеет сил… Знаете, одного-то специалиста он, наверное, имеет. Хотя бы одного на всю Россию. И этот один специалист за пять лет существования Росздравнадзора в нынешней форме, наверное, мог кого-нибудь из неквалифицированных врачей отловить. Но что-то не слышно про такие случаи.
Почему нет, как говорят уважаемые прокуроры, громких дел? «Громкие дела» — это ведь не только «жареные факты», не только корм для репортеров. Если у нас нет административных рычагов воздействия, можно воздействовать психологически: несколько громких историй с халатными врачами, которые творят безумные дела из-за своего раздолбайства, раскрученные именно Росздравнадзором, — и разгильдяйская часть врачебного сообщества станет намного более дисциплинированной.
Конечно, этим нельзя решить проблему, но можно хотя бы смягчить.
Далее: в страшном состоянии находится система подготовки кадров. Когда нефтяника не учат, и он приходит на скважину — он запорет нефтяной слой, что принесет его кампании несколько десятков миллионов долларов убытка, а то и больше. Но он как-нибудь потом научится, если выживет.
А когда врач приходит к пациенту, ничего не зная, — это искалеченные люди, а то и смерть. Причем в большинстве случаев врачебной ошибки предъявить претензии юридически невозможно.
В 1995 году республика Куба, в которой наша страна, Советский Союз, создала здравоохранение почти с нуля (и создала так, что массовое здравоохранение республики Куба до сих пор лучшее в обеих Америках, включая США), отказалась признавать наши медицинские дипломы. Потому что уже тогда качество медицинского образования упало ниже плинтуса.
Когда врач знает, что от всего нужно лечить антибиотиком, его нужно срочно на переквалификацию. Пока этого не сделано, мощный фактор, извиняюсь за выражение, — страх. Если Росздравнадзор будет обладать зубами, как у акулы, и будет драть на части всех некомпетентных врачей, которые ему подвернутся, то просто за счет дисциплины качество медицинских услуг в нашей стране ощутимо вырастет.
Но где эта дисциплина? Где эти проверки? Где этот контроль? Не видно, не слышно. С моей точки зрения, это классическая ситуация, когда люди думают: у нас все хорошо, зачем мы с кем-то будем ссориться? Ну, нет у нас полномочий — значит, мы скажем, что нам не хватает полномочий, пусть эти микки-маусы в Думе принимают законы, а мы пока отдохнем. Классический пример такого подхода — милиционеры в 1994–1996 годах, когда при обрушении финансовых пирамид они четко заявляли, что в законе понятие финансовой пирамиды не прописано, а что не запрещено, то разрешено. Хотя норма про мошенничество в законах есть с царских времен, и ее применению мешало только нежелание.
Да, полномочия Росздравнадзора недостаточны, но, с моей точки зрения, — я буду счастлив ошибиться, — даже недостаточные полномочия они используют далеко не в полной мере.
Е. ЧЕРНЫХ: — Ну, естественно, не стоит, наверное, полностью отрицать тот факт, что тот же главврач может очень неплохо занести любому инспектору из любого Росздравнадзора, и, конечно, все дело будет шито белыми нитками.
М. ДЕЛЯГИН: — Вы знаете, коррупция может остановить любое дело. Но она не должна превращаться в универсальное оправдание, в универсальную отговорку.
И все же, несмотря на коррупцию, в локальных вопросах порядок навести можно. И желание дать взятку, и готовность дать взятку, даже крупную, даже в нашей сегодняшней стране, ничего не может остановить в определенных ситуациях.
Е. ЧЕРНЫХ: — Михаил Геннадьевич, у меня все равно критический взгляд на эти вещи.
М. ДЕЛЯГИН: — Никто не говорит, что наши силовые структуры хороши. Я могу про это говорить бесконечно и приводить примеры из жизни. Но кое-что они делают. Допустим, в каждом конкретном случае их представителям нужно было просто отмыться, показать, что они «белые и пушистые». Но ведь никакой недобросовестный врач не застрахован, что его следователю тоже понадобится от чего-нибудь отмыться. Это же тоже работает.
Да, с коррупцией как с системой, к сожалению, с моей точки зрения, в нашей политической структуре бороться пока нельзя. Но у нас есть примеры, когда можно бороться с отдельными ее элементами и вопреки всему.
Ведь чем сильна Россия? У нас все делается вопреки всему. Если вы строите стройную, хорошо организованную и продуманную систему, она не будет работать так, как вы задумали никогда — потому что из-под какой-нибудь коряги вылезет никому не известный и не понятный человек и скажет: «Нет, мне это не нравится, и поэтому так не будет».
И «так» не будет, потому что он упрется рогом и остановит систему. Мы страна «28 панфиловцев» — их, может, и не было на самом деле, но это способ существования Российской Федерации, и в плохом, и в хорошем смысле.
К сожалению, несмотря на это, коррупция имеет место. Из бытовых сфер здравоохранение и образование наиболее коррумпированы.
Есть исключения, конечно, я знаю примеры. Приходит бабушка в Москве к молодой девчонке-врачихе, которая девять месяцев в году находится в отпуске, потому что на фига работать, когда молода и все в порядке? По-русски эта девчонка говорит с огромным трудом, потому что она из какого-то там ближнего незарубежья. Девчонка смотрит: да, нужно такое лекарство. И говорит: «Лекарство дорогое, у Вас, наверное, таких денег не будет». Потом лезет в сумочку, достает это лекарство, отламывает чего-то себе, а остальное отдает бабушке. И попытку дать деньги пресекает категорически.
Такие примеры есть, я знаю этих людей — и с одной, и с другой стороны.
Но эти примеры — нарушение системы, построенной либеральными реформаторами, системы, к сожалению, абсолютно бесчеловечной.
Кто хочет в этом убедиться, пусть зайдет в любую аптеку и поинтересуется ценой на лекарства. И пусть поинтересуется знаниями человека, который продает лекарства, о том, что именно он продает. Сильно ругаться на провизора не надо, потому что у нас и врачи иногда не очень понимают, что они выписывают. Вот мне для грудного ребенка выписывали антибиотики, которые категорически запрещено принимать детям до 14 лет.