В данном случае мне не удалось повлиять на ситуацию, потому что захват помещения клуба к тому моменту уже состоялся. Руководству Управы либо нужно было соглашаться сесть на скамью подсудимых, либо доказывать, что клуб «Светлояр» не имеет права на существование. Воспользовавшись своими связями в мэрии, чиновники доказали последнее.
Детско-юношеский центр «Войковский». Информация, поступившая ко мне от родителей детей, занимающихся в ДЮЦ, свидетельствовала о наступлении чиновников Управления образования, которые поставили под угрозу существование давно и успешно работающего учреждения. В угоду неизвестно откуда взявшемуся поветрию — натужному «стимулированию» детской и подростковой общественной активности.
Как мне удалось выяснить, чиновники предприняли попытку столкнуть интересы двух структур — ДЮЦ и некоего Центра по взаимодействию детских общественных организаций и ученического самоуправления. Если ДЮЦ вел работу с 1999 года и охватывал около 1500 детей, обучающихся по отлаженным методикам и программам дополнительного образования, то внедренный усилиями чиновников в помещения ДЮЦ Центр «по взаимодействию» привлекал школьников к сомнительным, хотя и модным, программам, которые впору скорее взрослым (например, работа с психологами по программе «Я лидер» — без внятной методики и отчетной документации). Размах работы Центра в несколько раз уступал ДЮЦ, а опыт деятельности Центра по взаимодействию был более чем скромный. Тем не менее, чьи-то должностные или родственные связи позволяли сомнительной инициативе не только существовать, но и наносить ущерб ДЮЦ.
Это была ведомственная атака на сложившийся и удачно работающий коллектив. Я написал запрос Лужкову, предположив присутствие коррупционного интереса — попытки захвата здания. В ответ мне поступили два письма — от первого заместителя мэра в Правительстве Москвы Л.И.Швецовой и префекта САО В.И.Объедкова (вот уж повезло чиновнику с фамилией!). В каждом из них давалось подробное описание работы Центра по взаимодействию детских общественных организаций и ученического самоуправления, которое произвело на меня большое впечатление. Оказалось, что это часть громадного и вреднейшего проекта, который ставил задачу выстроить всех детей в колонны и превратить систему внешкольной активности детей в подобие военизированной организации. Мне сразу на ум пришел гитлерюгенд. Хотя организаторы затеи пытались представить дело так, что речь идет о компенсации невосполнимой потери — пионерской организации.
Я не мог не продолжить переписку и не высказать мэру Москвы свое отношение к подобной затее. Тем более что поглощение громадных средств новыми «центрами взаимо-^ действия» никак не отражалось на жизни города. Об этих центрах никто и слыхом не слыхивал. Подозрения в коррупции присланные мне ответы только укрепили. Но теперь они касались Департамента образования и в целом всей системы внешкольного дополнительного образования.
Удивляет меня общий тезис из бюрократических ответов: жалоб не поступало. Бюрократический стиль таков: если жалоб нет, то депутату нечего и писать, а если жалобы есть, то виновато руководство ДЮЦ. Не случайно Л.И.Шевцова в своем ответе намекала на дисциплинарные меры к руководству центра. Меня оба варианта не устраивали. Поэтому я сосредоточил содержание своих запросов не на частном примере, а на системе.
Мне понятно, когда государство тратит значительные бюджетные средства на развитие у детей творческих навыков, но почему государственные средства, как в прежние времена, начинают расходоваться на общественные структуры? Пусть они считаются проявлением детской общественной активности, все равно ясно, что эта активность пробуждается и сопровождается взрослыми. Если это активность энтузиастов и родителей, то мы будем иметь дело с большим разнообразием инициатив. Но когда общественное детское движение превращается в новую «пионерию» под руководством чиновников, возникает вопрос, на каком основании это делается? Кто и по какому праву санкционировал выделение средств из городского бюджета на эту деятельность? Почему в этом направлении переориентируются творческие организации, вынужденные терпеть над собой некую идеологическую надстройку?
Отчасти допустимо, когда общественная активность организуется в школах и на уровне школ. Но здесь речь шла о собирании в некую новую бюрократизированную структуру всего, что создано в сфере детского творчества, и о переориентации деятельности детей с вполне понятных профессиональных навыков на сомнительную политическую активность. Разве нам нужны детские демонстрации, митинги, игры в парламенты и политическую борьбу? Да ведь это не детское дело!
Я заявил Лужкову в очередном запросе, что в работе «центров по взаимодействию» немало фиктивных начинаний парадного свойства, лишенных каких-либо жизненных оснований. По отчетам будут сообщать о вовлечении в деятельность сотен и тысяч детей, а на деле все будет организовано примерно так, как делается движениями «Наши» и «Местные». То есть, я предполагал если не полную профанацию деятельности, то значительную долю бутафории, которая связана со спущенным сверху заказом: продемонстрировать детскую активность. Это похоже на дурное заимствование благоглупостей из пионерских времен. Поэтому я требовал представить мне нормативные документы, отчеты о расходовании средств, социологические данные, которые могли бы стать обоснованием необходимости таких расходов и т. д.
Вновь мне пришел ответ за подписью мадам Швецовой, в котором вместо запрошенной мной информации были лишь общие слова. Мне не были сообщены данные об общем состоянии дел с детским движением и детскими центрами в городе Москве, об основаниях выделения средств на поддержку детских общественных организаций, о размерах выделенных средств, порядке и направлении их расходования, о причинах замещения детских творческих центров штабами и административным аппаратом поддержки детских общественных организаций. Похоже, чиновники от образования и сами не знали, что творится в их хозяйстве. Они совершали бюрократические «трансакции», меняли один административный статус на другой, а состоянием системы, на которой вся эта нечисть паразитировала, она не интересовалась.
О целях разворачивания детской социальной активности мне были сообщены самые общие, ничего не значащие оценки, не обусловленные ссылками на соответствующие программы, разработанные и принятые московской властью. Утверждение, что поддержка детской социальности расширяет «позитивную социальную активность юных москвичей», не подтверждалось цифрами и фактами. Таким образом, вложение государственных средств не было оправдано, и пора было обращаться в прокуратуру и органы финансового контроля.
В конце концов, ДЮЦ чиновники оставили в покое. А у меня в думском кабинете появилась дама, приятная во всех отношениях, притащившая целую кошелку брошюр из Департамента образования. Тщательное изучение их содержания подтвердило все мои опасения. Детству в городе бюрократов места не было. Его загоняли в резервации для богатых, а всем прочим оставалась неуютная улица близ мусорных баков или загаженные собаками пустыри и запущенные скверы. Парадную макулатуру я отправил по назначению — в корзину для бумаг.
Защита ДЮЦ закончилась успешно, а борьба с Департаментом образования Москвы у меня происходила в ту пору по линии школьной системы. Прочие вопросы пришлось отложить.