Не догадался я до этого. Умная мысля приходит опосля. К тому же она хоть и умная, но какая-то противная. Припахивает от нее. Ой как нехорошо припахивает. Да и не до того мне было. Ошибки свои нужно исправлять. Срочно! Если память начала сбоить, так ее надо немедленно освежить, и лучше быстрой скачки – чтоб встряхнуть мозги да вправить их на место – может помочь только еще более быстрая скачка.
Так что я попрощался с опешившим Долгоруким и предупредил, что наутро покину его поезд и поскачу в Москву напрямки. Столицу спасать. Вот так вот круто я взял, ни больше ни меньше. Что до Тимохи, то тут мы с князем решили полюбовно. Ради вящего сбережения княжны он остается в поезде, зато вместо него я получаю ветерана, который еще Казань брал. Там-то ему руку и перебило, после чего она начала понемногу сохнуть.
Последним, с кем я говорил, оказался Тимоха. Он выглядел обиженным, а его губы были так забавно, по-детски надуты – ну малый ребенок, да и только, – что я счел необходимым растолковать ситуацию. «Всяк солдат должен знать свой маневр», – говаривал знаменитый Суворов. Битый час я ему втолковывал, чтоб человек все понял, осознал и проникся, отнесшись к своей обязанности по сохранению жизни и здоровья княжны со всей серьезностью, а не спустя рукава.
Лишь после того, как я, схитрив, повинился перед ним, что на самом деле не бросаю его, а оставляю на самом опасном, в отличие от моего, участке – тати скрываются на каждом шагу и под каждым кустом, особенно тут, в этих разоренных местах, – он оживился, заверив, что не подведет. К тому же я дал ему понять, что у меня самого дельце хоть и срочное, но зато пустяшное. А тут еще мимо вальяжно проплыла Даша, бросив на ходу озорной взгляд в сторону моего стременного, и Тимоха окончательно успокоился.
Вот так я временно сменял здорового крепкого парня на незнакомого инвалида, но, как ни удивительно, получилась обоюдная выгода. Тимоха, если драться с татями, и впрямь окажется полезнее именно здесь, а мне не в бой идти – мне проводник нужен, а Ермолай хоть инвалид, зато по этим местам, прежде чем поближе к Пскову перебраться, полазил изрядно. И первое, что сделал мой проводник, так это подкинул прекрасную идею пересесть в ладью, «ежели, конечно, у боярина деньга имеется».
Деньга у боярина имелась. Ума в голове у него не имеется, девается он куда-то временами. Как это я сам про реки забыл – уму непостижимо. Главное, сам же еще перед выездом из Бирючей, когда Долгорукий позвал меня, чтоб обсудить предстоящий маршрут, я, выслушав его, робко поинтересовался: «А почему только пешим путем? До Волги я понимаю, там, может, и рек нет, чтоб в нее, матушку, впадали – не силен я в географии, – но потом-то сам бог велел».
Но князь пояснил, что апрель не самое удачное время, чтобы катать юных девиц по русским рекам, если ты хочешь довезти их куда надо не только живыми, но и здоровыми. Студеная вода, сырой ветерок – риск немалый. И точка. Да такой увесистой получилась эта точка, что я даже сейчас не вспомнил про реку.
Ну молодец, Ермолай. Приедем в Москву, так озолочу. В смысле золотой подарю. Торговался тоже не я. Ермолай и тут оказался незаменим. Правда, потом я все переиначил. А куда деваться, когда темп у гребцов такой ленивый, что черепаха обзавидуется. Так мы к лету приедем, не раньше. В лучшем случае в конце мая. На пепелище покопаться.
Словом, выяснив, сколько дней предстоит провести в пути, я без лишних слов достал золотую монету и сказал:
– На два дня раньше приедем, она ваша.
Гребцы переглянулись, после чего старшой степенно заявил:
– Это можно.
Я не успокоился и достал вторую:
– А на три дня раньше приедем, еще одну подарю.
– И это можно, – кивнул старшой.
– А на четыре дня… – начал было я, но тут старшой меня перебил, бесцеремонно отодвинув в сторону, и обратился к гребцам:
– Робяты, у боярина в Москве дом горит, потушить успеть надоть. Потому чтоб яко птицы у меня.
И снова мы, как тогда с Ицхаком, ласточкой по волнам. Пока летели, я успел несколько раз изругать себя на все корки. И когда же в конце концов изобретут тампаксы для дырявой памяти?! Я бы сразу ящик купил, не меньше. И вообще, если память изменяет, пора с ней разводиться…
По прибытии мой карман дополнительно облегчился на три золотых. Четвертая Ермолаю. Я свое слово держу, даже если дал его мысленно самому себе. Нет, не так. Особенно если самому себе.
Переполоха в столице не наблюдалось, но войск тоже. Оказывается, два дня назад все ушли на южные рубежи, куда-то в сторону Оки. И Воротынский туда же укатил. Это мне изложили повеселевшие подьячие, которых Михайла Иванович оставил в своем тереме. Вначале поахали, как водится, доложили, как они горевали, когда ратники с горестной вестью прискакали.
– А уж яко князь-батюшка сокрушался, – то и дело всплескивал руками суетливый Докучай Сурмин.
– Аки Илия-пророк, гром и молнии метал, – поддерживал его более степенный Касьян Малышев.
– А теперь ша! – сказал я, сурово нахмурив брови, и хлопнул по столу, чтоб побыстрее умолкли. – Кто куда уехал. Излагай ты. – Я ткнул пальцем в Касьяна, как более лаконичного.
Как только он начал нудный перечень воевод, я хотел было его прервать – ни к чему они мне. Кто я для них есть? Да никто. Иноземец без роду без племени. Нет, род есть, причем княжеский, и племя тоже имеется – фряжское, но все одно чуть лучше басурманина. А то, что крест православный на груди, то, что я в застенках святой испанской инквизиции побывал, но от веры не отказался, – это мне плюс, но лишь как человеку, а вот как вояке мне цена – один грош. Литовский. Или нет, польский. Вроде он еще дешевле. Поэтому переубеждать их нечего и думать. Слушать даже не станут. Зато Воротынского – станут, а значит, говорить я буду с ним, и только с ним.
Но потом решил не останавливать – это тоже может сгодиться. Хоть буду знать, кто есть кто да как к ним обращаться. Знать общий расклад никогда не помешает. Ну хотя бы для того, чтобы понять, какой пост занимает сейчас тот или иной человек, кто стоит выше его, кто ниже. Так что пусть Касьян говорит. Мне все сгодится. Я даже прихватил лист бумаги и вооружился гусиным пером – тут полагаться на память не стоит.
Что до служебной иерархии, то тут мне Михайла Иванович растолковал все подробно. Главный над всеми – первый воевода большого полка, или, как еще здесь называют первых, большой. Что повелит, то и будут делать остальные. Вторым идет большой воевода полка правой руки. Случись что с «главкомом», и его место займет не второй воевода большого полка, а именно этот, из «правой руки». Третьими по старшинству идут большие воеводы сторожевого и передового полков. Они между собой равны. Замыкает иерархию первый воевода полка левой руки. И только потом начинается старшинство вторых, или других воевод, причем по той же схеме – большой полк, правой руки и так далее.
Получилось следующее. На войну ушла целая толпа. Возглавил войско, то есть стал первым воеводой большого полка князь Иван Дмитриевич Бельский. Вторым воеводой был с ним боярин Михаил Яковлевич Морозов. Этого знаю и я – тут же напротив его фамилии крестик. Он как-то попивал у Воротынского медок и все спорил с хозяином терема о пушках. Михайла Иванович доказывал, что главное – люди, а Морозов припоминал Казань и утверждал, что за пушками большое будущее. Нормальный мужик, только здорово глуховат, всюду ходит с рожком и постоянно приставляет его к уху. Ну это болезнь артиллериста, тут ничего не попишешь.