К счастью, Мор выбрала этот момент, чтобы вернуться с небольшим подносом с едой. Розалин взяла у нее поднос и достаточно пришла в себя, чтобы поблагодарить девушку.
– Я верну поднос, как только закончу.
– Можно принести его и утром, – рассеянно сказала Дейдре, переключив свое внимание на груду грязной посуды, стоявшую перед ней.
Розалин направилась к себе с подносом, но тут же вернулась:
– Мне очень хочется помочь вам, пока я здесь. Если вы найдете мне какое-нибудь занятие…
Девушки, работавшие с Дейдре, заговорили на гэльском. По тону Розалин поняла, что это было нечто неприятное для нее. Мор рукой прикрыла рот, чтобы спрятать улыбку. Но Дейдре резко сказала им что-то – девушки моментально притихли.
Розалин чувствовала, что ее снова внимательно рассматривают и оценивают.
– Полагаю, вы хорошо владеете иглой? – спросила Дейдре.
Розалин кивнула. Большинство благородных леди владели этим искусством.
– Что ж, это не накидки и гобелены, но у нас всегда много льняного белья для починки.
Розалин улыбнулась в первый раз с тех пор, как покинула свою палатку.
– Как раз то, что нужно. Спасибо.
Эта ее улыбка или благодарность, но что-то заставило Дейдре почувствовать себя неловко. Она отмахнулась.
– Но только капитан должен дать разрешение, когда вернется.
Улыбка исчезла с лица Розалин. Она застыла на месте.
– Капитан уехал?
Ее огорчение было так очевидно, что даже Дейдре, должно быть, стало жаль ее, потому что в глазах ее промелькнуло сочувствие.
– Да, уехал несколько часов назад.
– А когда он вернется? Куда он уехал?
Дейдре пожала плечами:
– Не знаю. Через день или два.
– А сэр Алекс здесь?
– Нет, он тоже уехал.
Розалин охватила паника. Поднос задрожал в руках. Он не оставил бы ее одну с…
– Тогда кто сейчас главный? – спросила она, и сердце ее сжалось в предчувствии ответа.
– Дуглас.
Кровь больше не капала с руки Робби, но каждый шаг его лошади сотрясал его ребра и вызывал пронизывающую боль в боку, и это служило напоминанием о том, как опасно отвлекаться. Очевидно, ничем иным он не мог объяснить не свойственные ему ошибки, позволившие противнику нанести ему два ощутимых удара: первый – мечом по плечу, удар был настолько сильным, что пробил его кожаные, отделанные железом доспехи и порезал руку, второй – булавой по боку, этот удар сломал ему несколько ребер.
Ему хотелось бы уверить себя, что это произошло из-за того, что задание оказалось более сложным, чем ожидалось: пятьдесят человек, с которыми они столкнулись, были прекрасно обучены английскими солдатами и вкупе с закаленными наемниками не хотели отдавать свое серебро без упорного сопротивления. Но он знал, что причина не в этом.
Причиной была Розалин. Это она отвлекала его. Робби не мог отделаться от ощущения, что что-то происходит не так. Он говорил себе: не о чем беспокоиться. Дуглас остался за главного, и Бойд ясно дал ему понять, что если с ней что-то случится, если она хотя бы пожалуется на то, что ее напугали, ему придется за это ответить. Он был уверен, что запугал Дугласа, пообещав нанести ему увечье, которое лишит его молодую жену радостей супружеской постели, но Робби не помнил конкретных слов.
С Розалин все в порядке, сказал он себе. Он отсутствовал только полдня.
Но это не объясняло того факта, что они с Сетоном в настоящий момент скакали галопом через лес посреди ночи, а не праздновали удачно выполненное задание вместе с остальными гвардейцами, которые сделали привал, чтобы поспать и обработать раны, в пещере, неподалеку от того места, где они одержали трудную победу.
«Я должен был сказать ей, что уезжаю». Робби не знал, почему этого не сделал. Может быть, потому, что после неловкого разговора со своими собратьями он пытался убедить себя, что она для него ничего не значит. Что он ей ничем не обязан.
Сетон, скакавший позади, выругался. Робби услышал звук сломанной ветки и обернулся, держа факел в руке.
– Господи! Эта ветка чуть не снесла мне голову! – сказал Сетон. – Или езжай медленнее, или отдай мне этот проклятый факел.
– Или ты постарайся не отставать.
Сетон мрачно посмотрел на него:
– Здесь темно, как в яме, густой туман, и время уже перевалило за полночь. После двенадцати часов скачки, с небольшим перерывом в несколько часов для битвы, моя лошадь слегка устала. Дьявол, я слегка устал. Ты можешь сказать мне, зачем мы выбиваемся из сил, чтобы сегодня ночью вернуться в лагерь, когда мы могли бы наслаждаться заслуженным отдыхом со всеми остальными?
Робби поджал губы:
– Я хочу вернуться.
– Это чертовски очевидно. Вопрос только – почему? Ты беспокоишься из-за девушки?
– Дуглас не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось.
Он сказал это столько же для себя, сколько для Сетона. Робби готов был доверить Дугласу свою жизнь – и такое случалось не один раз. Но ответственность за безопасность Розалин лежала на нем, и он не хотел передоверять ее никому. Даже доверенному другу.
– Но… – Сетон знал его слишком хорошо.
– Но черт меня побери, если я знаю. Я чувствую, что что-то не так.
Это было доказательством их долгой совместной службы. Такое объяснение не только удовлетворило Сетона, оно, похоже, заставило его волноваться так же, как Бойд.
Робби не имел дара предвидения, и потому безоговорочное доверие Сетона удивило его. Возможно, не должно было удивить, но удивило.
Чем ближе они подъезжали к лагерю, тем сильнее становилось чувство тревоги. Когда они миновали первого часового, было уже два или три часа утра. Робби был напряжен до крайности. Каждый шорох листьев, каждое дуновение ветра, каждое уханье совы или другой звук ночной жизни действовали ему на нервы.
– Все, кажется, нормально, – тихо сказал Сетон.
Так оно и выглядело. Часовые на своих постах. В лагере темно и тихо. Слабый запах торфа от жаровен витал в воздухе.
Тогда почему Робби чувствовал себя так, будто готов выпрыгнуть из собственной шкуры? Почему он с трудом удерживал желание обежать весь лагерь, как сумасшедший, и откинуть полог ее палатки, чтобы убедиться, что с ней все в порядке?
Когда они обогнули угол холла и увидели второй ряд палаток, он хотел было с облегчением вздохнуть, но неожиданно увидел проблеск огня в гуще деревьев.
– Что это? – спросил Сетон.
Робби не стал тратить время на ответ. Он дернул поводья и ударом шпор подстегнул коня. Они ринулись в темноту по направлению к свету. Мгновением позже он услышал тихий крик, от которого у него кровь застыла в жилах.