Он послушно стоял рядом с Маньяком, хотя больше всего ему хотелось пуститься бежать куда-нибудь сломя голову, чтобы только их не слышать. Стараясь не то чтобы не шевелиться, а и вовсе не дышать, Константин заметил еле видимые глазу даже не силуэты, а блеклые контуры приближающихся низкорослых фигур. Выглядели они скорее пародией на человека, жуткой и отвратительной. Было их немного – пять или шесть, но шли они как бы врассыпную, занимаясь своего рода прочесыванием местности, чтобы никто из встретившихся не смог уже ускользнуть куда-либо в сторону.
Маньяк зачем-то помахал свободной рукой, чертя в воздухе замысловатые знаки, и две самые ближние и шедшие прямо на путников фигуры неожиданно повернули в стороны, продолжая двигаться в известном только им одним направлении. Текли минуты, каждая из которых казалась вечностью, но Константин продолжал стоять неподвижно, повинуясь удерживающей его на месте руке Маньяка.
Наконец голоса стали стихать, явно удаляясь. Теперь в них, помимо злобы, слышалась еще и легкая примесь разочарования. Вскоре все смолкло. Однако Маньяк не торопился. Лишь выждав зачем-то еще пару минут, он легонько потянул князя за руку, давая понять, что можно двигаться вперед.
Всю оставшуюся дорогу вплоть до выхода из леса напарник Константина только мрачно сопел, давая понять, что княжий промах зафиксирован и взбучки не миновать. Едва они вышли на опушку, где их уже встретил тусклым светом бледный рассвет, Маньяк дал волю столь долго сдерживаемым чувствам.
– Княже, – начал он многозначительно, причем даже это стандартное обращение звучало как неприличное ругательство, столько было вложено в него злости и презрения к некоему неумехе. – Это тебе не по Рязани своей шляться, – последнее слово было произнесено с еще большей злостью и сарказмом: – Это Веселый лес. ВЕ-СЕ-ЛЫЙ, – почти по складам многозначительно повторил ведьмак. – Он тишину любит. А ежели погорланить хочется, так сразу бы и перся туда один. Мне-то почто с тобой вместях пропадать. Тебе и нечисти особливо не надо – дикиньких мужичков [63] за глаза хватило бы. Ну и напарничком Всевед одарил! С таким… А ежели бы меня рядом не было – что тогда?
– Тогда и меня в этом лесу не было бы, – резонно возразил Константин. – Тем более ночью.
Крыть было нечем. Маньяк хотел было все-таки сказать еще кое-что, но, глянув на Константина, лишь довольно расхохотался.
– А что, напужался, княже?
– Да было маленько, – улыбнулся смущенно Константин.
– Маленько, – протянул насмешливо Маньяк. – Ежели бы я тебя за руку не держал, то такого бы деру дал куда глаза глядят…
– Это точно, – подтвердил Константин.
– А знаешь, сколько пробежал бы? Сажен десять, не более. От них не уйти. Тут спасенье одно – на месте стоять. Ну-ну, ничего, – ободрил он под конец и вновь нашел повод для похвалы: – А что честно мне тут о страхе поведал – то славно. Это я люблю. Не забоялся, что на смех подыму.
– Да такое и не скроешь, как бы ни хотел, – пожал плечами Константин.
– Это еще нам с тобой свезло непомерно. Одна только мелочь на пути попадалась, – заметил ведьмак. – Вот если бы Одноглазый Медведь навстречу вышел, то тут молчи – не молчи, бесполезно. Одно лишь спасение – на дерево залезть и рассвета дождаться.
– А он следом не полезет? – хмуро уточнил князь.
– Тю на тебя, – удивился Маньяк. – Это ж медведь, а не белка.
– Но он же одноглазый и из Веселого леса.
– Да нет. Все равно не полезет, – уже с меньшей уверенностью в голосе ответил ведьмак и снова оживился. – Жаль, что Хромое дерево показать не удалось. Дрыхло, видать. Ловкое оно – страсть. А коль нам…
– А зачем ты, зная все это, потащил меня сюда, да еще ночью? – перебил его возмущенный Константин.
– Так ты же сам просил, – несколько растерянно заметил Маньяк. – Вот и поглядел, – и ехидно поинтересовался: – Теперь-то ты совсем веришь или как прежде – не больно-то? А то, если хочешь, вернемся и еще раз прогуляемся?
Усмешка на его лице из ехидной переросла в откровенно издевательскую.
– Нет, – быстро выпалил Константин. – Для первого раза за глаза хватит, – и тут же постарался поменять тему разговора, уж очень щекотливой она была: – Кстати, а почему ты про Веселый лес сразу начал говорить? В те же Кривули, насколько я помню, и со стороны Прони можно попасть. Или на реке тоже что-то такое имеется?
– Это ты верно про реку спросил. По ней до самой деревни и впрямь путь чист. Но я в Кривули завсегда токмо через Веселый лес хаживаю. Так уж повелось. С ведьмами моими сила нужна великая, – пояснил Маньяк. – Они знать должны, что по сравненью со мной – ничто и никто, иначе им и вовсе удержу не будет. А Веселый лес всем плох, но силов тем, кто через него идет, особливо ночью, добавляет щедро, не скупится. Сам-то разве не чуешь?
Константин легонько пошевелил плечами, потряс головой и наконец сознался:
– Да нет. Ничего необычного не ощущаю.
– А легкость в теле, бодрость?.. – продолжал допытываться ведьмак.
– Это есть. Но при чем тут лес?
– Да все при том, княже. У тебя за плечами ночь бессонная, а кажется, что ты готов и еще одну не спать, так?
– Вообще-то да, – неуверенно ответил князь.
– То-то и оно. Это лес тебе дал. Можно было бы и днем идти – хоть и поменьше, но все равно бы силенок подкинули. Только давно я там не был, в Кривулях-то, вот и решил, что лишку прихватить не помешает. Опять же тебе кой-какие чудеса показал, хоть и маловато. Ну да ладно. Отдышались и будя. Чего стоять-то без толку. Пошли, что ли, – предложил Маньяк, и они двинулись дальше.
Хаотично раскинувшиеся деревенские дома, беспорядочно наляпанные тут и там, открылись перед путниками уже за следующим пригорком.
Вовсю посвистывали птицы. Рассвет постепенно наполнился густыми красками грядущего солнечного дня: сочной зеленью листвы, яркой синевой неба, разноцветьем просыпающихся луговых цветов.
Тропинка, все так же причудливо извиваясь, не спеша вела Константина и Маньяка вглубь начинающей постепенно просыпаться деревни. Полусонные хозяйки уже выгоняли своих кормилиц, ловко сбиваемых ударами кнута в послушное стадо вихрастым молодым пастухом. Отчаянно голосили петухи, пытаясь перекричать друг дружку… Словом, ничто не напоминало ужас, только что пережитый ими в лесу.
Константину стало как-то весело и радостно и тоже захотелось заорать во весь голос что-то звонкое и дурашливое, но он усилием воли сдержал себя, а чтобы слегка сбить настроение, принялся глядеть по сторонам, выискивая церковь. Та, невысокая и старенькая, виднелась на одном из самых высоких пригорков. Легкий ветерок, тихонько подтолкнувший их в спину, как бы пригласил обоих на утреннюю молитву, которая должна была начаться с минуты на минуту.