Все моментально оживились – тема, похоже, всерьез интересовала каждого.
– Точно! – с чувством сказал Мухомор. – Первый раз вижу, чтобы так носились с самым обыкновенным участком, чтобы после ВЭЗов по нему и вэпэшку гнали, и ВЭЗ-ВП…
– И кресты разматывали по всему профилю.
– И с магнитометром лазили, – добавил Бакурин, кивнув на «уазик», заслонявший от обозрения бродившего по полю начальника. – Участок совершенно бесперспективный, с ходу ясно. Нет здесь никакой воды. Да и магнитка при разведке на воду совершенно ни к чему.
– Вот то-то, – почесал в затылке Худой. – Помните Кошурниково? Оставалось пройти еще километров пять, уголок участка. Только ясно было, что это получится мартышкин труд…
– К тому времени ясно было, – кивнул Бакурин.
– Ну вот, тогда ведь Пашка самым спокойным образом записал промеры из головы, от фонаря, собрались и рванули в Шантарск. И в управлении, зуб даю, все понимали, но глаза закрыли в лучшем виде – участок без всякой перспективы, а так хоть инженерам пару лишних нарядов закрыли…
– Да я сам не пойму, что на Пашку нашло, – признался Бакурин.
Вадим помалкивал, не ввязываясь в дискуссию – достаточно и того, что он прекрасно понимал: происходит нечто нетипичное, и все это подметили, от опытных работяг до Бакурина, хоть и запойного, но дипломированного. В конце концов, не его дело, хотя и бродят в подсознании некие смутные, не оформившиеся толком подозрения, чутье бизнесмена, обостренное вдобавок нешуточной борьбой за жизнь и свободу, напоминает о себе…
– Что митингуем? – спросил Паша, неожиданно появившись из-за машины.
– Обсуждаем твой внезапный прилив трудового энтузиазма, – ответил за всех Бакурин. – Осталось на этом участке сейсмику провести – и будет по полной программе… Паша, родина все равно медаль не навесит, по-моему, нынче и нет медалей за трудовое отличие…
– Когда поставят начальником, Костик, будешь делать, как тебе угодно, – хмуро отозвался Паша. – Давайте в машину, кончаем. Чует мое сердце, сейчас дождик хлобыстнет…
Он оказался плохим метеорологом – когда минут через двадцать приехали в деревню, стало ясно, что никакого дождя не будет, грозно выглядевшие тучи довольно быстро уползли за горизонт, небо очистилось. Никто, правда, не проявил желания возвращаться на профиль – и совершенно неожиданно образовался свободный день: всего третий час пополудни, а заняться нечем.
Подворачивалось самое простое, но идеальное решение – идти на разведку в рассуждении, чего бы выпить. Правда, идея эта с самого начала была обречена на провал: деньги кончились, продавать с себя было больше нечего, и после короткой вялой дискуссии стали разбредаться кто куда. Худой отправился к вытекавшему из озера ручейку проверять поставленную накануне на карасей вершу, Иисус завалился спать, Вася остался в избе и пытался, сам не веря в успех предприятия, уговорить Вадима с Мухомором отправиться за удачей. Они лениво отнекивались, упирая на полную обреченность задуманного: Томка без денег спиртного не даст в страхе перед ревизией, а больше расстараться и негде. В конце концов Мухомор безнадежно махнул рукой и ушел из избы – в дверях чуть не налетев на Пашу.
– Ага! – обрадованно рявкнул тот. – Я всю деревню обыскал, кот Базилио, а ты вон где окопался…
– Чего такое? – насторожился Вася.
– Поднимайся на крыло. Повезешь Бакурина с бригадой в Бужур. На вечерний поезд как раз успеют.
– А завтра никак?
– Шевелись давай! Не на Луну лететь, еще засветло обернешься. Мужики уже собрались.
– Новые дела… – проворчал Вася. – Ты что, участок закрываешь?
– Посмотрим. В любом случае двум бригадам тут делать больше нечего. Пошевеливайся, да смотри у меня, если вздумаешь в Бужуре заночевать у той прошмандовки, я тебе выпишу по первое число. Чтобы вернулся к вечеру, как штык! – закончил он безапелляционным тоном, повернулся и быстро вышел, хлопнув дверью.
– Оборзел Пабло… – ворчал Вася, неторопливо докуривая. – Пока в Бужур, пока обратно – часов восемь вечера будет. Бужурский поезд на Шантарск раз в сутки, значит, вашу бригаду сегодня туда уж точно не повезу – хотел бы Пашка и вас отправить, сразу бы посадил с бакуринцами. Не собирается ж он на ночь глядя гнать машину прямо в Шантарск? А, Вадик?
– Начальство есть начальство, – равнодушно пожал плечами Вадим, сам ничего не понимавший.
– То-то. А шофер есть шофер, машина есть машина… – он с хитрейшим видом ухмыльнулся. – Ежели «уазик», которому сто лет в обед, в Бужуре сломается, хотел бы я знать, как Пабло мне докажет, что я не чинился честно до утра, а груши околачивал? Вадик, ты меня не закладывай, а я тебе пузырь привезу…
– Да зачем мне тебя закладывать?
– Ну, лады. Я поехал, и чует душенька, что в Бужуре крякнет мой самоход…
– Слушай! – торопливо удержал его Вадим. – Не надо мне пузыря… Телеграмму отправить можешь из Бужура?
– Да запросто. У Лизки денег возьму…
Вадим огляделся, взял со стола карандаш, нацарапал адрес на клочке серой оберточной бумаги – больше ничего подходящего не нашлось. Подумал над текстом, чтобы было и коротко, и предельно информативно, дописал: «Жив-здоров, скоро ждите. Баскаков».
На душе моментально стало веселее.
– Отправлю, – заверил Вася, тщательно свернув бумажку. – Святое дело… Ну, пока.
Не успел он выйти, как ворвался Мухомор, бодрый и энергичный, словно обрыдший всем телевизионный заяц с батарейкой «Дюрасел» в заднице:
– Иисус дрыхнет? И хер с ним… Пошли!
– Что стряслось? – опомнился Вадим только на улице.
– С бабкой договорился. Ей как раз дрова привезли, распилим пару сушин, потом поколем все – а бабка ставит ведрышко «какавы»! Остальных на хвост сажать не будем – самим мало…
– Ну, пошли, – сказал Вадим без особой охоты. Пить не особенно и хотелось, но неудобно было отказывать неплохому мужику Мухомору, да и делать совершенно нечего. Представив уже знакомое похмелье от «какавы», он содрогнулся, но зашагал следом.
– Топор бабка дает, а пилы у нее нету, – в приятном предвкушении общения с ведром «какавы» тараторил Мухомор. – Я договорился с Томкиной бабкой, у нее пила есть, сейчас заберем… А допивать можно и к Томке пойти, чтобы как бы и со своим, она потом обязательно еще поставит, ежели ты ее в благодарность трахнешь…
– А ты? – ухмыльнулся Вадим.
– Я не стебарь-перехватчик, я алкаш-заливальщик. Сам трись, пока молодой, я уж свое оттер…
– Эй, комбайнеры!
Они повернулись в ту сторону. У палисадника стояла потасканная белая «хонда» года рождения этак девяностого, а ее хозяин небрежно манил их пальцем: