Вот и теперь, скрученные бумажные листочки, некогда пропихнутые внутрь изящной ручкой Жоли, никак не хотели вытряхиваться наружу. Что же делать? Походя немного по комнате в лёгкой задумчивости, Вернан решил придавливать бумажный свиток узкой металлической линейкой к стеклянной стенке бутылки и постараться таким образом дотянуть свиток до горлышка, до того места, с которого его кончик можно будет ухватить пальцами.
Линейка сразу удачно прихватила листы, и они под её осторожным вертикальным натиском медленно поползи вверх по стеклу. Но едва бумажный рулончик достиг горлышка, соприкоснувшись с поверхностью иной кривизны, движение застопорилось, а попытка резкого рывка безнадёжно провалилась – бумажный рулончик просто сорвался и снова оказался на днище.
«Какой же я дурак!» – воскликнул Вернан. Вместо того чтобы тащить письмо вверх, не легче ли было перевернуть бутылку горлышком вниз, и тогда к его усилиям приложилось бы ещё и Всемирное тяготение. Всемирное! Однако, как он затем ни старался на пару с дружественно кряхтящим Всемирным тяготением, бумажки никак не хотели заходить в узкий тоннель горловины.
Вернан решил покурить и спокойно всё обдумать. Он пошёл на кухню и приоткрыл окно, а сам встал к стенке и спрятался за занавеской, чтобы его не увидели соседи, не одобряющие курения в открытые окна. (Куришь? Кури вовнутрь себя!). После нескольких затяжек он осторожно выглянул из-за занавески и мрачным взглядом Харальда III Сурового взглянул на симметрично, до неприличия, расчерченный Квадратурен. На город он смотреть не любил, особенно его раздражала видимая отовсюду городская ратуша, в которой ежегодно вручались Нобелевские премии мира. Ратуша ассоциировалась у него с гигантским тёмно-красного кирпича крематорием. Вернан устремил взгляд на холмы и чуть выше, они его успокаивали и приводили в порядок мысли, что сейчас и требовалось. Холмы тоже были видны отовсюду, начинаясь за городом, они были везде и казались рослыми старшими братьями юных морских волн…
Пинцет! Как ему в голову не пришла эта мысль раньше? Пинцетом он сможет зацепить послание на достаточной глубине, подтянув его как можно ближе к горлышку линейкой. Но, где взять пинцет? Может быть в аптеке? Вернан загасил на две трети выкуренную сигарету, и стал торопливо одеваться. Ближайшая аптека «Сладкая пилюля» располагалась буквально в ста метрах, за углом.
Идти приходилось против ветра, доносившего до его носоглотки холодную, пахнущую йодом с солью насыщенную изморось. Он спрятал руки от ветра в карманы своей тёплой меховой куртки с капюшоном. Людям, попадавшимся навстречу, приходилось то и дело немного подбегать, чтобы не упасть вперёд от ветряных толчков в спину.
– Добрый день. У вас есть пинцет? – Спросил Вернан на английском скуластую девчонку, с немного раскосыми глазами, стоявшую в лёгоньком белом халатике поверх свитера за кассовым аппаратом, и для наглядности изобразил требуемый инструмент жестикулярно.
– К сожалению, нет, пинцеты относятся к медицинскому оборудованию, – она выразила на своём гладком личике то самое сожаление, о котором говорила, – а из медицинского оборудования мы продаём только тонометры и глюкометры.
Глюкометр отпадал сразу. А вот тонометр… Вернан на секунду представил, как он туго застёгивает хомут на липучках на гладких боках морской посланницы, нажимает на кнопочку и тогда прибор, оживая, как удав начинает постепенно сжимать её холодные стенки, до тех пор пока…
– Пока она не треснет и не рассыплется на множество осколков!
– Простите? – Девушка не поняла смысла сказанных им слов.
– О, нет, нет. – Вернан заторопился с встречными извинениями. – Это я не Вам. Спасибо, всего хорошего.
– Приходите если, что-то понадобится. – Девушка проводила его долгим пристальным взглядом и сочувствующей минорной улыбкой.
Если не удастся достать послание при помощи линейки и чего-нибудь ещё, например, столовой ложки, захватив его с двух сторон, бутылку, как это ни печально, всё-таки придётся разбить, – думал он, – ловя в спину попутный ветер. И почему он пошёл в аптеку за пинцетом, вместо того, чтобы сразу не додуматься до такого простого способа извлечения письма Жоли? Ответа на этот вопрос у него не было.
С прибавлением к металлической линейке ещё и ложки ситуация изменилась, но окончательно не в лучшую сторону. Ведь пользуясь двумя инструментами сразу, он не мог держать бутылку в перевёрнутом виде. Пришлось снова ставить её на днище, в исходное положение, да ещё удерживать её ногами, но тогда происходило вот что: линейка успешно доводила бумажный рулончик вверх до горлышка, и он даже умудрился один раз правильно просунуть ложку, чтобы захватить послание, – хотя это было и не просто, – но в самый ответственный момент операции свиток просто расслоился и рассыпался на отдельные листочки.
Теперь, действительно, ничего не оставалось, кроме как безжалостно разбить бутылку. Сама по себе пустая бутылка, формально, никакой ценности не представляла, если, конечно, не считать, что она обладала качеством навигации крылатой ракеты. Вернан подумал, что будет, по всей видимости, правильнее разбить не чудесную бутылку, доплывшую по морю, а её вполне заурядную глупую сестричку с этикеткой. При этом в его голове роились какие-то странные и непередаваемые мысли о вселенской справедливости.
Замотав пёструю, расфуфыренную вдовушку в махровое полотенце, Вернан аккуратно, как спящего младенца положил её на резиновый массажный коврик в ванной, опустился на колени, два раза, будто судорожно вдыхая, взмахнул молотком, зачем-то закрыл глаза и после третьего взмаха ударил, чтобы уж наверняка…
Он медленно развернул полотенце, и увидел причудливой архитектурной формы стеклянное гнездо, на дне которого сидел бумажный птенец и жалобно попискивал. Звуки, которые он издавал, чем-то напоминали трение пенопластовых шариков о стекло. Он аккуратно, чтобы не порезать пальцы и не повредить птенца раздвинул осколки и взял его на руки, тот успокоился и перестал пищать, превратившись в обычные листочки тонкой белой бумаги. Отряхнув их от стеклянной крошки и быстро пробежав по ним глазами, Вернан обнаружил, что в некоторых словах отчего-то явно недоставало букв, а в отдельных предложениях целых слов и словосочетаний. Пришедшее по почте письмо напоминало старую беззубую расчёску, завалившуюся бог весть, когда за шифанер.
Вернан слышал, что при доставке писем и посылок авиапочтой такое иногда случалось. Скорее всего, – предположил он, – коробка набитая шариками из пенопласта, в которую для сохранности упаковали бутылку, была запечатана небезупречно. В полёте бутылка в силу известных только ей причин, наскоро, избавилась от пробки, а в багажном отделении самолёта, доставлявшего посылку, вполне возможно, пока никто не видел, царила самая беспечная разгерметизация. Чего тогда удивляться? В результате, некоторые буквы просто выдуло из письма в атмосферу!
Но, если бы мой выбор пал на другую бутылку, – соображал он, – то это могло бы уберечь её бестолковую сестричку. Ведь в письме, – он успел заметить, это содержалось в самом конце, – Жоли подтверждала его предположение об идентичности посланий! Вторую бутылку можно было в таком случае не разбивать. Значит, судьбу бутылок, в итоге, решил именно его выбор, его странное и непередаваемое ощущение справедливости! Но теперь, для того, чтобы иметь возможность ознакомиться с полным текстом письма, ему предстояло разбить и ту бутылку, смерти которой он, видит Бог, не желал. (Вскоре мы убедимся, что и этот его вывод также оказался поспешным и ложным).