– Вот, они, мои драгоценные, никому не нужные, всеми забытые, дожидающиеся своего часа. – Ласково, как весенний голубь ворковал старик, взмахами своих прямо-таки лилипутских ручек указывая Вернану в разные стороны.
По обе стороны коридора тянулись высокие застеклённые стеллажи, на которых застыли в оцепенении, и в самом деле, довольно странные предметы и приспособления. Старик неожиданно остановился, и Вернан чуть не налетел на него сзади.
– Монокль Малькольма I Одноглазого. Три дюйма в диаметре! – Старик с гордостью отрекомендовал оптический прибор похожий скорее на лупу энтомолога, если бы не золотая цепочка. – Именно поэтому, до сих пор жива легенда о том, что все исконные шотландские короли произошли от циклопов. – Старик снова улыбнулся, демонстрируя непрочное шизофреническое дружелюбие. – Но это так, пустячок.
Они двинулись дальше.
– Компас Колумба. Компас Мечты! – Старик сказал это с торжественным благоговением. – Великий мореплаватель смастерил его ещё в детстве. В какой бы точке Земли вы не находились, он указывает точно на Гаити!
– Так, значит, он заранее знал куда плывёт? – Удивился Вернан.
В школе его учили, что Колумб искал западный путь в Индию, но так и окончил свои дни в неведении относительно открытого им нового Континента.
– А Вы, что же считаете его полным идиотом? – Одуванчик покрутил пальцем у собственного виска. – Колумб прекрасно знал, что делает. Он направлялся прямо к своей детской мечте! Все остальные матросы, это да – приплыли в Индию. – Добавил он, как само собой разумеющееся, после небольшой паузы.
Вернан хотел, уже было поинтересоваться, на каком физическом принципе работает этот чудесный компас, но передумал. В глазах старика он заметил лёгкое презрение к его дурацким вопросам, да и на каком принципе может работать Компас Мечты? Разумеется, только на принципе упорного мечтания, думал он. И старик, кажется, едва заметно кивнул в знак одобрения его мыслей.
– Старинная золотая булавка, при помощи которой можно безошибочно отличить сон от яви. Очень полезная вещь, доложу я Вам! – Он значительно и испытующе взглянул на Вернана. – Только вот теперь никто уже в нашем мире не знает, как ей пользоваться во сне, увы.
Выразив примирительное с действительностью сожаление, Одуванчик снова зашагал, суетливо прихрамывая на обе ноги.
– А эта вещица мне особенно дорога. – Старик расплылся в блаженной улыбке олигофрена, даже слюней немного пустил на сюртук. – Укротитель предпочтений!
«Вещица» напоминала обыкновенную детскую погремушку.
– И как же она работает? – Вернан даже из вежливости не пытался скрыть своего удивления.
Старик с сомнением посмотрел на него, пожевал губами, а потом полез в карман своей с проплешинами бархатной жилетки и извлёк оттуда мелкий ключик.
– Он не «работает», он действует. – Поправил его чудной старик, и принялся открывать стеклянную витрину, встав для этого на носочки.
Вернан подумал, что нужно, наверное, предложить ему свою помощь, открыть-то замок он откроет, а вот как дотянется до… Но, едва Вернан успел об этом подумать, старичок ракетой взмыл вверх, завис на секунду на нужной высоте, а потом быстро схватил «погремушку» и резко развернувшись, треснул ею изумлённого Вернана по голове.
По зелёной ковровой дорожке стал медленно рассыпаться мелкий разноцветный бисер с тихим шелестом стремительно падающего артериального давления. «Видимо погремушка раскололась» – с безучастным, вялым равнодушием ко всему происходящему предположил Вернан. В коридоре тихо пошёл снег из белых пенопластовых шариков…
…То, что ты безумец, это было ясно с самого начала. – Франсуаза заторможено курила, выпуская изо рта долгие струйки дыма. Это было похоже на бесконечное оттачивание какого-то сложного автографа, с обратным росчерком. Она его начинала, а ветер, врывающийся в Шатёр, пытался закончить. – Как и ваше соперничество с Феликсом.
– Прости, я тогда ведь совсем не знал тебя. – То, что он говорил, слова существовали отдельно от него.
Она убийственно расхохоталась.
– А какое это имеет значение?
Вернан и сам увидел, насколько по-детски наивным и в, сущности, диким звучало его оправдание. В самом деле, какая разница: знал – не знал, она – не она…
– Ладно, в конце-концов я сама всё решила, и это не имеет никакого значения, – она уронила свой высокий отрытый лоб на руку.
Вернан вопросительно посмотрел на неё.
– Ты здесь не для меня, а из-за неё. – Пояснила Франсуаза, но это пояснение ещё больше его смутило.
– В каком смысле? – Он с усилием сглотнул.
– Ты думаешь, что ты увидел её и страстно захотел? Сошёл с ума? Мальчишка. – Она горько усмехнулась. – Не ты выбрал её, это она выбрала тебя, себе на погибель.
Филологу хотелось найти хоть какую-то мелочь, зацепку, едва уловимую нестыковку, в словах Франсуазы. Но чем дольше и пристальнее он всматривался в её лицо, тем больше понимал, что она права в своём утверждении какой-то неведомой ему и непреодолимой истины.
– Но ведь это действительно безумие. – Только и смог выдавить из себя он.
– Это безумие и называется судьбой, милый мой. – Франсуаза снова выпрямилась, сидя на своём единственном в Шатре деревянном стульчике.
– И что же теперь делать?
Вернан ожидал с её стороны всего, что угодно – публичного разоблачения, уничтожающего презрения, разочарования, равнодушия, молчания… Только не понимания и какой-то странной поддержки. Поддержки в чём? Почему? Зачем? Их состязание с Феликсом показалось ему теперь игрой в кости в ночном горшке…
– Я помогу тебе. – Франсуаза мерно слегка постукивала своими кулачками друг о друга.
– Поможешь мне? Франсуаза! – Он, было, ринулся к ней, чтобы отговорить, искренне заверить её, что этого совсем уже не нужно, что он просто, временно помрачился! А ей, если она вдруг, то ей за это грозит…
Но она остановила его порыв одним властным выверенным жестом.
– Ты можешь быть подлецом, если хочешь, но никогда не будь трусом. Подлость тебе могут простить, трусость ты сам себе не простишь никогда.
Вернан опустил руки и часто задышал.
– Не льсти себе, и не вини себя, потому что не ты заварил всю эту кашу. Гордыня с самоуничижением ходят рука об руку.
Эти её лова повисли в воздухе, как будто невероятно сложный автограф с обратным росчерком был внезапно найден в своём окончательном и несомненном графическом выражении.
Она действительно искренне хотела помочь осуществлению какого-то странного нечеловеческого плана, зародившегося в эпоху Сун, а возможно, даже гораздо раньше, этого никто не знал. Может статься, и сами монголы были придуманы только для того, чтобы одна единственная ваза не разбилась от нечаянного движения чьей-то руки более восьмисот лет назад, а нашлась в целости и сохранности в 20 веке, но только для того, чтобы всего через несколько дней окончательно разлететься на кучку бессмысленных черепков.