Я был без сознания, когда меня подобрал рамон. Он отвез меня к знакомым реднекам и заплатил им, чтобы они позаботились обо мне. В этом мире, как я вскоре узнал, все делалось только за деньги.
Когда я поправился, рамон взял меня к себе в помощники. С его стороны это была чистая благотворительность. Вы не хуже меня знаете, что настоящему рамону никакой помощник не требуется. Он прекрасно понимал, что я не из реднеков и не бродяга из рухнувшего кластера. Но он никогда ни о чем меня не спрашивал. За что я ему был искренне благодарен, поскольку обманывать его мне не хотелось, а говорить всю правду я не мог. Со временем он помог мне собрать мой первый квад, дал денег на самое необходимое оборудование. И мы расстались. А вскоре я встретил Грира. – Бухлер лукаво посмотрел на Валтора. – Александр не рассказывал историю про то, как мы впервые встретились?
Прей никогда не слышал историю про то, как встретились Грир и Крестовский, но ответить он не успел.
– Вот только не надо сейчас об этом вспоминать! – грозно пророкотал Грир. Особый упор он сделал на слове «сейчас».
– Как знаешь, – не стал спорить Бухлер.
– А как же Лукорины? – спросил Валтор. – Ты так и не попал на встречу с ними?
– Ну, первое время мне было совсем не до этого. Первые три встречи я пропустил. Но Лукорины продолжали приходить в условленное место, и в конце концов мы с ними встретились. Сначала мы виделись каждые десять дней. Потом – раз в месяц. Раз в три месяца. Раз в полгода.
– Они так и не смогли найти способ вернуть тебя назад? – спросил Грир.
– Нашли, хотя и не сразу. Где-то через год. Они использовали метод тотального возмущения вероятностного континуума на непротяженном отрезке. В результате чего возникало спонтанное мерцание временного континуума….
– Бла-бла-бла-бла-бла, – перебил Грир. – Слушай, давай сразу человеческим языком!
– На определенном отрезке кордона время от времени возникали фрагментарные участки далекого прошлого, когда минного заграждения там еще не было. Нужно было просто дождаться появления такого участка и быстро проскочить через него.
– То есть вы спокойно можете ходить туда-сюда? – Грир провел рукой слева направо.
– Вообще-то этим способом никто не пользовался. Он слишком опасен. Период мерцания временного континуума составляет от одной десятой до пяти секунд. Предсказать, насколько длительным окажется следующий период, невозможно, никакой системы в этом не просматривается. То есть существует довольно высокая вероятность, что в тот момент, когда ты сделаешь шаг, время обратится вспять. И ты окажешься в зоне действия гравитационной мины.
– Ну и на фига тогда такой способ?
– На самый крайний случай.
Грир пренебрежительно фыркнул.
– Ты, выходит, не рискнул.
– Я все же вернулся назад.
– Когда придумали что-то менее опасное?
– Когда возникла необходимость. Я оставался в вашем мире гораздо дольше, чем рассчитывал, потому что мне стало интересно наблюдать за тем, как вы живете. Я почувствовал себя исследователем, оказавшимся на острове или в дремучих джунглях, где живут люди, никогда прежде не контактировавшие с остальным миром.
– А по-моему, это ваше Усопье больше похоже на остров!
– Все зависит от точки зрения, – спокойно ответил Бухлер. – Суть же заключается в том, что некогда все мы, ну, то есть наши предки, были членами одного общества. У нас была общая история, общая культура и в целом примерно одинаковый уклад жизни. Но, оказавшись разделенными непреодолимым барьером, почти забыв друг о друге, мы выбрали совершенно разные пути общественного развития. Хотя, скорее всего, никто ничего не выбирал. Все случилось само собой. Но в результате за довольно короткий по историческим меркам отрезок времени мы стали очень разными.
– В глаза это вот так сразу не бросается.
– Задержись у нас подольше, и ты это сам увидишь.
– И в чем же главное отличие? – спросил Валтор.
– Главным, пожалуй, является то, что ваши общественные отношения на любом уровне строятся на конфликтах.
– Разве? – удивленно вскинул брови рамон.
– Поверь мне, я долго за вами наблюдал, – едва заметно улыбнулся Бухлер. – Чем бы вы ни занимались, что бы ни собирались делать, сначала вы создаете конфликтную ситуацию, а затем стараетесь ее разрешить. Вам непременно надо развести по разные стороны границы тех, кто, как вы полагаете, за вас, и тех, кто против вас. Причем и друзей, и врагов вы создаете себе сами. Вам обязательно нужно объединиться с теми, кто за вас. Но объединиться вы можете только против кого-то.
– Да ладно, – недоверчиво прищурился Валтор.
Теория Бухлера на самом деле казалась ему очень здорово притянутой за уши.
– Он прав, – неожиданно принял сторону Моисея Грир. – Вспомни, что заставило объединиться всех рамонов? – Грир сделал паузу и сам же ответил на свой вопрос: – Кир Дунгаев. Его стремление, шагая по трупам, подняться на вершину власти.
– Но я же его не придумал. – Кистью руки Валтор изобразил жест непонимания.
– Да потому что его и не нужно было придумывать, – усмехнулся Грир. – Но именно ты четко обозначил позиции «свой – чужой». Сначала Дунгаев был лишь твоим личным врагом, но ты сделал его врагом всех рамонов. Я не хочу сказать, что это было неправильно. Но до твоего появления в Джербе никто из рамонов, как я подозреваю, не воспринимал Кира Дунгаева как личного врага.
– Объединить людей против чего-то или кого-то всегда проще, чем сделать то же самое во имя какой-то высокой цели. Светлое будущее всегда может подождать, а вот когда земля под ногами начинает гореть – тут уж деваться некуда.
– Десять лет изучая нас, как пауков в банке, ты только это и понял? – криво усмехнулся Грир.
– Еще я понял, что мой друг со временем превратится в брюзгливого старика.
Валтор ухватился за поля акубры и потянул их вниз, чтобы скрыть улыбку. Похоже было, что его задумка сработала – старики уверенно выходили на былой уровень своих отношений. Да и странно было бы, окажись все иначе. Единственной причиной, по которой Грир взъелся на своего старого напарника, было внезапное исчезновение Крестовского, которого он все эти годы считал погибшим. Бухлеру просто нужно было дать шанс объясниться.
– Ты бросил не только меня, но и семью, – скорее язвительно, нежели с укоризной заметил Грир. – Какого черта нужно было жениться и заводить детей, если ты знал, что однажды все равно их бросишь?
Лицо Бухлера внезапно осунулось и помрачнело. Он разом сделался лет на десять старше.
– Я этого не знал. Можешь мне не верить, но я был уверен, что навсегда останусь в Треугольнике Кластеров. И вовсе не потому, что считал возвращение слишком рискованным. Поначалу я действительно чувствовал себя наблюдателем. Исследователем, оказавшимся на чужой, быть может, враждебной территории. Я наблюдал, сопоставлял, анализировал, делал заметки. Я чувствовал себя настоящим ученым. Да, наверное, и был им. Время от времени я писал статьи и при случае отправлял их в Борей. Мои работы были высоко оценены Антропологическим клубом Наукограда. Мне было предложено написать большой, развернутый обзор, посвященный феноменологии мировоззрения людей Треугольника Кластеров. И я даже начал эту работу. Но в какой-то момент все вдруг переменилось. Честно говоря, я даже не знаю, когда именно это произошло и что послужило тому причиной. Но я вдруг перестал видеть в окружающих меня людях объекты исследований. Я, как и прежде, обращал внимание на существующие между нами различия, но они перестали быть барьером, отделяющим от меня живых людей. Наверное, в чем-то вы стали мне понятнее. А может быть, я научился принимать вас такими, какие вы есть. Я ведь тоже, наверное, казался вам в чем-то странным?