— Больше всего меня раздражает в вас то, что вы полагаете — все на свете продается и покупается. Вы унизили меня уже тем, что заставили попрошайничать. Вам удалось дважды поставить меня на колени. Третьего раза не будет.
Анук чувствовала себя не в силах больше сдерживаться:
— Незадолго до своей смерти дед открыл мне глаза на многие вещи. От него я узнала о том, что наше состояние оценивается в тридцать миллиардов. Он рассказал мне о сейфах, в которых хранятся картины известнейших художников. В Соединенных Штатах Америки, в Швейцарии. Несколько полотен Рембрандта, Ван Гога…
— К концу жизни твой дед совсем выжил из ума, — произносит с досадой отец. — Он страдал манией величия, как и большинство стариков, не желавших выпускать из рук бразды правления.
— Дед оставался до последнего дня в здравом уме и твердой памяти, — отвечает Анук. — Вы не выполнили его завещания. Речь идет о музее, который он собирался открыть… Мне хотелось бы знать, сколько еще лет вы намереваетесь отлучать меня от дедова наследства?
— До тех пор, пока ты не укротишь свой необузданный нрав.
— Но я уже давно слушаюсь вас, — отвечает Анук.
— Нет, не совсем. Я бы хотел, чтобы ты признала, что была не права. Вот тебе двадцать тысяч франков. Это два миллиона старых франков. Видишь, как мало места они занимают?
Анук вспыхивает:
— Опять вы за свое! Для поездки мне хватило бы и пятой части этой суммы…
— Никогда не спорь, когда тебе дают больше, чем ты просишь… Проявляй настойчивость только с теми, кто не хочет платить тебе!
— Спасибо. Вы совсем сбили меня с толку. Ваша щедрость не знает границ. Теперь я смогу провести несколько лишних дней в Вашингтоне.
— Мы с тобой беседуем, как говорится, с глазу на глаз. Никто нас не слышит. Скажи, ты смогла бы полюбить деньги? Полюбить так, как люблю их я? Войти в мой бизнес? Вести себя как друг, а не как враг? Мне достаточно только одного твоего обещания… И я буду давать тебе больше денег на карманные расходы…
Она смотрит на него так, словно видит впервые.
— Что вы хотите от меня? Объясните.
— Ты полетишь в Соединенные Штаты Америки. Перемена обстановки должна пойти тебе на пользу. И ты вернешься совсем другим человеком. С прошлым будет навсегда покончено, и, Бог даст, я обрету дочь.
Она молчит. Теперь из нее нельзя вытянуть и слова.
Не замечая перемены в настроении дочери, он продолжает:
— С какой радостью я посвящу тебя во все тонкости нашего семейного дела. Ты увидишь, что спрут наших интересов распустил повсюду свои щупальца. Один отрубят, оставшиеся продолжат работать на нас. Познакомившись с нашей деятельностью во всем ее разнообразии, ты выберешь ту область, которая больше всего придется тебе по душе. Ты сможешь, например, заняться продажей картин или изданием книг по искусству. Мне нужна твоя помощь. Если бы ты увлеклась предпринимательской деятельностью, то моей радости не было бы границ. Ты даже не представляешь…
— Чего? — спрашивает она ледяным тоном.
— Какое наслаждение ты испытаешь во время участия в самых престижных аукционах, таких, как, например, «Сотбис» в Лондоне. В зале всегда такой накал страстей, что даже воздух кажется насыщен электричеством. В свое время твой дед на торгах одним легким движением пальцев ворочал миллионами. В следующем месяце тебе исполнится двадцать лет. К этому моменту твой муж сможет войти в дело. Будь умницей… И ты не пожалеешь…
— Вы хотите моей полной и безоговорочной капитуляции? Взять меня в рабство? А какую роль вы отводите человеку, которого навязали мне в мужья?
— Он будет работать у меня управляющим.
Анук уже более не способна держать себя в руках:
— А вам совсем не интересен тот факт, что я не люблю его?
— Нисколько… В свое время перед тобой был выбор — либо замужество, либо…
Он замолкает. С ней надо проявлять осторожность. Немного помедлив, он продолжает:
— В тот момент, когда тебе пришлось принимать решение, ты не задумывалась о любви. К чему ворошить прошлое? В браке любовь не обязательна. Ты сделала правильный выбор. У твоего мужа много достоинств…
— До сей поры я уступала вам во всем, — произносит она, — это касается и моего замужества, и поездки в Лондон. В дальнейшем я не могу ничего вам обещать. Есть предел человеческому унижению. Вы ворочаете миллионами и манипулируете людьми. Я нахожу это безнравственным. Как только я получу наследство, то тут же передам все картины в дар музеям. Я оставлю себе одну голубую женщину Пикассо. И вы знаете почему? Когда после моего посещения налогового ведомства ваш сейф опустеет, то на память об этом событии у меня останется портрет смеющейся женщины. Все остальное имущество я раздам нуждающимся. В отношении ваших капиталовложений я буду действовать под девизом — «Все принадлежит народу!».
— Не рассчитывай, что меня сейчас хватит удар. У меня крепкое здоровье, — произносит отец.
Затем он добавляет:
— Прежде чем умереть, я продам все…
— Деньги все равно останутся… — отвечает она. — К тому же избавиться от всех произведений искусства, которыми вы владеете, — задача отнюдь не из легких. Дед говорил, что в мире остается все меньше и меньше по-настоящему богатых людей…
— Старик умер в возрасте восьмидесяти восьми лет, — отвечает отец, — и если я пошел в него, то у меня впереди еще почти сорок лет жизни, чтобы успеть решить эту проблему… Ты не получишь в наследство ни сантима…
— Признаюсь, что вам не повезло со мной, — произносит Анук с сочувствием в голосе, — нельзя же обладать всем на белом свете.
И она добавляет, чтобы поставить точку в споре:
— Если бы я вдруг захотела вам угодить и пойти по вашим стопам, то превратилась бы в полную дрянь.
— Ты уже давно таковой являешься, — отвечает ледяным тоном отец.
— Что ж, — добавляет она с усмешкой, — тогда я была бы еще хуже.
Возвратившись в гостиную, Анук чмокает на прощание мать в щеку. В душе она даже немного жалеет ее.
— Не волнуйся за меня… Когда-нибудь все уладится…
— Ты увидишься со мной до отъезда? — спрашивает мать. — Вашингтон — это так далеко…
Помедлив секунду, она целует дочь в светлую прядь. Знакомый запах волос. Анук, ее кровиночка. И такое отчуждение! Совсем взрослая женщина. А каким прелестным ребенком она была в детстве! Малышке не было еще и трех месяцев от роду, а она уже улыбалась во весь свой беззубый рот…
Анук удивлена столь непривычному порыву нежности со стороны матери. Странно, но она однажды уже видела что-то похожее на эту сцену. Во сне, который надолго запомнился ей. «Ты удаляешься от матери и все больше приближаешься к отцу».
Она и в самом деле могла бы пойти ему навстречу и не перечить. Как всегда после очередной стычки с отцом, она хотела взять передышку. Противостояние отнимает у нее слишком много душевных сил. А как ей хотелось бы полюбить его! Изобразив на прощание некое подобие воздушного поцелуя, она направляется к двери, уверенная в том, что никто не задержит и не окликнет ее. Ладонь девушки уже касается медной резной ручки…