— Зачем вам переодеваться?
— У меня есть прелестное платье для ужина; подождите секунду, я сейчас покажу его…
Она бросается к шкафу и снимает с вешалки настоящее произведение искусства, сшитое из полупрозрачной ткани.
— И вы хотите надеть на себя это?
— Ну да. Это — мое первое платье, заказанное у одного из самых известных кутюрье. Три недели спустя после нашей свадьбы отец закатил званый обед. Возможно, он хотел показать всем, что я остепенилась… Это платье имело бешеный успех.
— Повесьте его обратно в шкаф, — произносит Стив сухим тоном. — И идите сюда.
Неожиданно для нее он переходит на приказной тон.
— Вот…
Она стоит перед ним, словно новобранец перед придирчивым капралом.
Стив оглядывает ее с ног до головы.
— Даже в мятых брюках и в кое-как застегнутой блузке…
— Кое-как? Где же?…
— Не ищите… Даже в таком виде вы слишком хорошо одеты для ночной прогулки…
— Потому что вы поведете меня куда-нибудь поужинать?
— Снова у вас одна еда на уме… Французы, что, помешались на еде?
Она молчит.
Резким движением Стив сдергивает с головы Анук кепку из легкой ткани…
— Свободу вашим волосам… Они слишком чистые и тщательно расчесанные.
Он хочет растрепать ей волосы. Анук отодвигается от него. Его шутка заходит слишком далеко и вовсе ей не нравится.
Стив протягивает ей носовой платок.
— Сотрите с губ остатки губной помады.
Он снимает с шеи золотой медальон и протягивает его Анук вместе с тонкой цепочкой.
— Вот возьмите. Положите в ящик. Я заберу его, когда мы вернемся. Я бы не хотел, чтобы какой-нибудь псих сорвал его. Это подарок моей матери…
— Какая она, ваша мама?
— Она — счастливая женщина. Как все американские матери, чьи сыновья вернулись живыми из Вьетнама. Она счастлива еще и потому, что у меня остались целыми руки и ноги…
Анук держит в ладони тонкую цепочку с медальоном. Возможно, это его прощальный подарок…
— Не потеряйте! Мне дорог этот медальон…
Она подходит к комоду. Первый ящик заполнен ее вещами; здесь вперемешку лежат носовые платки, трусики, косынки и прочие мелочи. Она искоса наблюдает за Стивом. Его нельзя узнать. Непонятно, чему он радуется? Возможности провести с ней эту ночь или же грядущей прогулке по ночному городу? Он садится на край кровати Роберта, называет номер телефонистке, а затем произносит:
— Это не займет много времени.
Сейчас он позвонит Дороти. Эта мысль ей невыносима. Хватит уже одного звонка Роберта. Прошлое, которое ей хотелось бы забыть навсегда…
— Алло! — произносит Стив. — Это ты…
Звучит не как вопрос, а как утверждение. Никакого приветствия, никаких нежных слов.
— Сегодня вечером я не вернусь. У меня дела. Не беспокойся. Да. Как скажешь. До завтра.
Вот и весь разговор. Он кладет трубку. Это и в самом деле не заняло много времени. Быстро и эффективно он послал свою ненаглядную Дороти куда подальше.
— Вы даже не дали ей возможности задать вопрос…
Стив подходит к ней. Он как-то странно смотрит на нее. Что-то изменилось в нем, но Анук не может понять, что же именно и в какой момент…
— Ночь, — произносит он с лихорадочным блеском в глазах. — Я покажу вам ночь в Вашингтоне.
— Стив…
— Да.
— Стив, вы готовите мне какой-то сюрприз…
— О! Боже! — восклицает он. — Опять игра вашего воображения. Сюрприз? Нет…
Его глаза сверкают хищным зеленым огнем. Похоже, что предвкушение этой ночи будоражит его.
— Ночь.
— Такой мирный… — произносит она слегка испуганным голосом.
— Что значит такой мирный?
— У вас был такой мирный вид всего только час назад. Оставалось только подать вам на ночь травяной чай и принести тапочки.
— Ночь, — говорит Стив. — Мое убежище. Она спасает меня от тягот повседневной жизни. Ночь — это особый мир.
Анук не совсем уверена, что ей так уж хочется знакомиться с ночной жизнью Вашингтона…
— А это не опасно? — спрашивает она с осторожностью.
Стив подходит к ней вплотную.
— Еще как! Опасности подстерегают нас на каждом шагу. Ночью в Джорджтауне бывает оживленной только одна улица, где тусуется молодежь. Весь остальной город спит мертвым сном. Ночью Вашингтон — покойник. Кровь еще течет по одной из его главных артерий, но остальное тело охвачено гангреной.
Он произносит английские слова на американский манер. Перед ней сейчас совсем не тот Стив, которого она, как ей казалось, знала, любила, презирала, желала или отталкивала в зависимости от настроения. Теперь он похож на обаятельного негодяя из Вестсайдской истории.
Неожиданно Стив произносит на чистейшем французском языке:
— Ты хотела, чтобы я понимал твои жаргонные словечки? Пришло время и тебе послушать местный сленг…
— Что?
— Весь город уже в руках чернокожих, и только по одной улице ходят белые люди. И почти что все они — наркоманы. Пошли, крошка…
— Во что вы играете?
Она произносит эти слова на самом изысканном английском языке.
— Вы похожи на…
— Во что я играю? — спрашивает Стив. — Во что или в кого? В мирного «американца»? У вас слишком богатое воображение…
Ему еще не хватает щелкнуть пальцами, как киношному герою.
— У ночи свой ритм… Она дышит, живет, агонизирует и умирает.
В номере тихо и спокойно. Никогда еще атмосфера гостиничного номера не казалась ей такой уютной и умиротворяющей. Остаться бы здесь, жевать бутерброд, не искушать судьбу. Стоящие бок о бок кровати, любящий муж, звонивший из Бостона, богатый отец. Если ему уступить, то деньги посыпятся на нее, как из рога изобилия. Поскорее бы вернуться к привычной жизни.
— Пошли, крошка… Что ты знаешь обо мне?
— Все, — отвечает она.
Стив улыбается.
Несколько минут спустя Анук выходит на улицу. Пустынная площадка у подъезда. Ночью портье предпочитает не высовывать нос за двери отеля. Весь квартал спит глубоким сном.
Стив обнимает Анук за талию; она смущается; ее могут увидеть из холла; она стоит, тесно прижавшись к Стиву, на единственном освещенном пятачке.
— Если вам захочется свести счеты с жизнью, — произносит Стив, — надо только выйти ночью на это место. Имеется лишь один шанс остаться в живых. Кто угодно может выстрелить в вас и тут же раствориться в темноте. Никто не узнает его имени. Обливаясь кровью, вы упадете на асфальт. «Скорая помощь». Наркоман или сумасшедший? Кто стрелял в вас? Какая разница? Вы уже не дышите. Напротив нас — густые заросли. Деревья и тени…